Неважно. Ничто больше не важно. Главное, чтобы мой дом был цел хотя бы частично. Чтобы был кусок крыши, защищающий от дождя, и чтобы было место, куда положить ребенка. Без печи обойдусь – могу и на костре вскипятить воды для отвара. Спальня тоже не нужна. Да, и черт с ней, с баней.
Я так и не взглянула на деревню. Двинулась к лесу, глядя под ноги. Шагала быстро, молясь только о том, чтобы ни в чем не повинный ребенок выжил. Дети и так часто страдают из-за взрослых, не хватало еще мне свою ярость переносить на девочку только потому, что ее отец редкостная тварь.
Я только разок обернулась на Туманную завесу. Черная стена уже не казалась такой ровной и незыблемой – она расползлась щупальцами по земле, но верхушка все еще упиралась в небо.
Я-то думала, что мама пришла спасти свою дочку, но это оказалось не так. А если так, тогда где она? Почему не показалась, не захотела узнать, как я живу?
И если не мама… то кто явился на мой зов?
В моей жизни было много плохого. У меня нет друзей, родителей, любимого мужчины. Со мной не хотели играть, говорить, сплетничать. Ко мне не прибегали ранним утром подружки, чтобы взахлеб рассказать о романтической ночи. Меня не звали на свадьбы, именины и даже деревенские праздники.
Я была никем. В лучшем случае ко мне обращались тогда, когда моя бабушка не хотела или не могла принять больного. Но даже тогда я не чувствовала, что мне доверяют.
От людей, которые ничего не понимают в целительстве, я выслушивала безудержный поток советов: как правильно кипятить воду, сколько ложек сухой травы бросать в кувшин, какой стороной накладывать примочки.
А когда человек выздоравливал, то мгновенно забывал о моем существовании, и короткого «спасибо» от него было не дождаться.
Я росла как сорняк. Сама по себе.
Много, много плохого было в моей жизни…
Но должно же было хоть раз случиться что-то хорошее, и оно случилось!
Я поудобнее перехватила Христину, сдула влажную прядь волос со лба и неверяще уставилась на свой дом: целехонький. Стекла блестят, дверь на месте, крыша в порядке.
Обернулась: со стороны деревни валил густой едкий дым, и можно было не присматриваться особо – и так понятно, что больше половины домов разрушены.
До моего туман будто не успел добраться. Или не хотел? Не могли же Безликие знать, что здесь живу именно я. Или знали?
– Сам боженька тебе помогает, – прошептала я бессознательной Христине.
Дверь пришлось уронить: сдвинуть ее аккуратно мне было не с руки. Когда она шумно упала на пол, я вошла внутрь. Уложила девочку на топчан, прислушалась к дыханию: слабое, но есть.
Сейчас главное – вернуть ребенка в сознание, а уже потом выяснять, кто в деревне погиб, а кто успел спрятаться. Чьи дома разрушены, и не нужна ли кому из детей моя помощь.
Лечить взрослых я и не подумаю. Оторвало им руку или ногу, выбит глаз или раскроено лицо – это больше не моя проблема. Хватит. Пользоваться собой и дальше я не позволю.
Дети не сделали мне ничего плохого, а если когда-то и было что-то такое, то не специально. Скорее по велению старших родственников. Ребятишки ведомые, скажи им плюнуть «вон в ту страшную тетю», и они это сделают неосознанно.
На растопку печи и приготовление слабого отвара из ромашки у меня ушло немного времени. Приготовить заживляющую мазь я не могла: не хватало нужных трав.
Я промыла рану на голове Христины – небольшой порез чуть выше виска. Наложила на нее повязку, пропитанную теплым ромашковым отваром, и принялась за отмывание крови со светлых кудряшек и шеи.
