Николай прошёл в свой кабинет, а Пётр Ланской стал разбирать множество прошений у себя в комнатке, предназначенной для флигель-адъютанта. Его обязанности уже давно стали для него привычными. Не реже, чем раз в неделю Николай приглашал его отобедать со всей августейшей семьёй. Александра Фёдоровна, красивая, томная женщина, была, ко всем внешним достоинствам, ещё и гостеприимной хозяйкой. Обстановка за обедом была непринуждённой. Николай любил баловать жену подарками, а она платила ему бесконечным обожанием. Семья казалась образцовой.
И всё-таки с царём нужно было держать ухо востро и ни на минуту не забывать, с кем имеешь дело. Вспыльчивый и обидчивый нрав Николая был всем хорошо известен. Чиновники даже самого высокого уровня на доклад к царю приходили с замиранием сердца. А граф Павел Дмитриевич Кисилёв вообще разработал целую тактику для еженедельных докладов императору. Для этого он всегда приходил с двумя портфелями: один – синий, другой – зелёный. Предварительно он осведомлялся у флигель-адъютанта, в каком расположении пребывает государь. Исходя из этого, он брал то один, то другой портфель.
Вот и сегодня Павел Дмитриевич сразу обратился к Ланскому с обычным вопросом о настроении Николая. Пётр уже открыл было рот сказать, что всё отлично, как из царского кабинета раздались крики.
Первым посетителем оказался губернатор Саратовской губернии, где казначей из-за тряски на дороге, которую и дорогой-то нельзя было назвать, обронил портфель. А в нём было ни много ни мало – триста тысяч рублей. Деньги искали, но так и не нашли. Либо в грязи утонули, либо людишки подобрали да затихарились. А тут – удача. К саратовскому губернатору на приём пробился крестьянин, который в целости и сохранности портфель-то и принёс. Хотел его губернатор выпороть за то, что долго думал, но пожалел, не стал пороть, а в награду ещё и червонцем одарил…– Сколько ты ему дал? Червонец?! Ах каналья! Да я тебя на такое жалованье посажу! Не хочешь? Да ты в ножки ему должен был поклониться, что он твою губернию от моей немилости спас… Вон! И чтобы пятьсот рублей ему выделил из собственных средств! Понял?
– Понял, ваше величество, не извольте гневаться, выделю…
– Я проверю! – гремел из кабинета зычный голос, привычный к командам на плацу.
Дверь открылась, и оттуда, как из парной, красный и потный, вылетел невезучий и нерасторопный губернатор. Граф Кисилёв, уже больше ничего не спрашивая у Ланского, поменял зелёный портфель на синий и нетвёрдой походкой зашёл в кабинет. Ему повезло – криков больше не слышалось. И когда граф вышел, царь лично выглянул из кабинета и с каким-то загадочным видом поманил Ланского.
– Иди-ка сюда, Пётр Петрович, у меня к тебе важный разговор имеется.
Заинтригованный Ланской молча вошёл и встал возле письменного стола. Николай не спешил начинать разговор, словно обдумывая слова. Это было необычно…
– Вот что, голубчик, Пётр Петрович. Ты помнишь, что я всегда ценил в тебе честность и… какое-то внутреннее благородство что ли…
Царь говорил не спеша, как будто ещё не решил, стоит ли быть до конца откровенным.
– Благодарю, ваше величество, на добром слове, – поклонился Ланской.
– Подожди, подожди благодарить, голубчик. Деликатное дело у меня к тебе. Деликатное, потому и трудное. Даже Бенкендорфа не хочу просить, потому как его молодцы скрытно расследовать такие вещи не умеют. Посмотри, что он мне принёс. Почитай…
