Весна пробудила сонных мух, и они с утра до вечера нудно и упорно бились в закрытое грязное окно. На душе Елизаветы Егоровны было неспокойно. До приезда золовок в большой усадьбе было скучно – гостей зимой встречаешь хорошо если раз в месяц. Теперь повсюду слышались детские и взрослые голоса родни мужа, но веселее почему-то не стало. В душе жила обида, что никто из сестёр не побывал на её свадьбе. Да, она знала, что в то время ещё одна сестра Гончаровых – Екатерина выходила замуж, но… всё равно обидно, будто ею брезгуют.
– Что, Лизочка, закручинилась? – спросила Елизавету Егоровну входящая тётушка Сара, что приехала вместе с ней из далёкого Кавказа. – Не заболела часом?
Чем-то они были похожи, только Лиза была помоложе, а тётя – сестра матери, высокая, как жердь, с желтоватой кожей, крупным носом, пятидесятилетняя женщина, так и не вышедшая замуж, – постарше. Объединяли их чёрные, как смоль, волосы, которые и у той и у другой были частенько распущены. Но у Лизы густые локоны были скреплены черепаховым гребнем, а Сара свои поседевшие и поредевшие волосы даже не пыталась спрятать под платок, отчего прислуга тётку за глаза называла лохудрой.
– Да здорова я, – лениво ответила Лиза.
День клонился к вечеру, было скучно, и она перебирала любимую шкатулку с украшениями на туалетном столике Заходящее солнце красными закатными лучами высвечивало то зеленоватый топаз в бь почерневшем серебре, то тёмный, как густая кровь, рубин в старом золотом кольце. Драгоценности были забавой и слабостью хозяйки. Она могла часами рассматривать украшения, доставшиеся ей от матери. Но сегодня не радовали даже они.
– Вот скажи, Сара, – обернулась к тётке Лиза, – почему некоторым достаётся так легко, без усилий такая красота? Я стараюсь, наряжаюсь, а приехала эта фифа из столицы со своей сестрой и смотрят на меня, как на выскочку. А чем я хуже?
– Да ничем ты не хуже, Лизочка, и ничего они не смотрят, – затараторила тётка, всплеснув руками, – Наталья вообще ни на кого глаз не поднимает, словно неживая. Да и можно её понять – осталась без мужа, а деточки без отца.
Лиза отодвинула шкатулку и развернулась к собеседнице.
– Сара, а ты знаешь подробности? Что в газетах писали?
– Так известно что – дуэль с этим… Дантесом. Пушкина-то и ранили.
– Да это я всё знаю, – с досадой перебила её Лиза, – а что на самом-то деле было? Изменила Наташка Пушкину или нет? Может, спросишь у няньки её?
– Ой, не знаю, – испугалась Сара, – странная она какая-то, да и на меня волком смотрит.
– А ты попробуй, попробуй, тётенька, может, выведаешь чего…
Но никаких новых подробностей Сара не узнала, и Лизавета Егоровна продолжала ревниво замечать, как прекрасно выглядит Наталья Николаевна даже в трауре, в неизменных чёрных платьях. Ещё до приезда золовок она с любопытством ждала, правда ли окажется, что Наталья красивей всех, кого она знала? И с тайной завистью и досадой убедилась, что это сущая правда.
– Повезло твоей сестрице с внешностью, – вечером в постели, еле сдерживая завистливый вздох, заметила она Дмитрию.
– Не завидуй, Лиза, – спокойно ответил он, – если бы ты знала, как строго её воспитывала наша мать, то, думаю, вряд ли согласилась бы с ней поменяться местами. Она же раньше, когда только приехала от деда, была резвой, весёлой девчонкой. Бегала по дому, как маленькая козочка. Да матушка быстро её взяла в ежовые рукавицы. Теперь уж Таша совсем не такая.
