По окнам офицеров сразу можно было определить, кто женат, а кто нет. У женатых света не было, а у холостых офицеров ночью жизнь кипела. Где-то звучали пьяные песни, где-то, Ланской знал это наверняка, резались в карты всю ночь напролёт. В его комнатах было темно, но денщик Федька скорей всего не спал, а поджидал хозяина, коротая время за дрессировкой Голди, как он назвал щенка подаренного сеттера, или очередной книгой, которых у Ланского было изрядное количество. Обладал Фёдор недюжинным умом и хитростью. В детстве он служил казачком в барской усадьбе и, быстро подметив, каким уважением пользовались редкие грамотеи среди мужиков, старался почаще бывать на уроках барских детей, когда тех учили приглашённые "мусью". Барчуки, порой, с удовольствием соглашались на то, чтобы Федька за них делал скучные задания. А тому и в радость.Так и по-русски выучился читать, и по-французски понимать.
Едва Пётр прикоснулся к двери, как Федька тотчас же открыл, видимо, услышав подъехавшую коляску. Молча поклонившись, он сразу удалился, чтобы не смущать даму. Но Полетика и не смущалась. Она скинула на руки Ланскому салоп и сразу прошла в спальню. Мигом выбросив дурные мысли из головы, Пётр пошёл вслед за ней. Ничто не могло надолго омрачить его настроение, когда Идалия была рядом.
Через час с небольшим он пошёл провожать Идалию обратно на маскарад. Извозчик дремал невдалеке, словно догадывался, что снова понадобится.
– Стоит ли возвращаться? – засомневался Пётр.
Но Идалия была непреклонна.
– А вдруг Полетика приедет за мной? Нет… поеду.
Коляска укатила, шумно прыгая по булыжникам, а Пётр решил пройтись по пустынной улице. Ночная октябрьская сырость хорошо освежала разгорячённую голову. Снова поползли навязчивые мысли, приносившие с собой беспокойство. Когда Идалия была рядом, он терял голову, не желая думать о будущем.
Но стоило остаться одному, как один за другим возникали вопросы. Роман с замужней женщиной грозил неопределённостью, которая никак не могла разрешиться. А теперь к ней примешалась ещё и ревность. Но что можно было требовать от любовницы, уже неверной своему мужу? Это была дилемма, и Ланской пока не мог её решить.
Идалия не зря вернулась на продолжающийся маскарад. Уже подъезжая к дому Энгельгардта, она заметила супруга, растерянно стоявшего в дверях и оглядывающего улицу.
– Полетика! – звонко крикнула она, помахав мужу рукой, – я тебя жду.
– Ты как здесь очутилась? – поднял брови Александр, садясь в коляску, – я тебя везде искал, а ты на улице.
– Я поехала домой, а потом вдруг вспомнила, что забыла перчатки, – на ходу придумала Идалия, – да и ладно. Перчатки потеряла, а мужа нашла, – со смехом закончила она.
Александр Михайлович Полетика, уже погрузневший от малоподвижного образа жизни, поседевший, с чуть оплывшим лицом, принял её враньё без тени сомнений. Он выглядел сонным и уставшим. В обществе у него было странное прозвище – "божья коровка", вероятно, из-за добродушного характера, не склонного к обидам. Только такого человека могли пощадить злые сплетники, шепчущиеся во всех углах о слишком весёлой и ветреной жене, меняющей кавалеров как перчатки, не считаясь с положением замужней дамы. Сам же Полетика предоставил своей жене полную свободу, видимо, философски рассудив, что жить по-другому в столичном обществе не представляется возможным, тем более с такой прелестной внешностью.
