Цена дара - страница 9

– Весь смысл в поэзии, музыке и голосе, – откинулся я на спинку кресла, – Видишь эту голову? – я постучал кулаком по свей черепушке, – На ней растут грязные волосы, но и мысли внутри не менее грязные. Грязь внутри и грязь снаружи – люблю, когда внешность соответствует содержанию. Мои мысли давно сгнили и смердят. Хочешь понюхать? – по взгляду Чесвика я догадался, что не очень. – Вычистить эту грязь не могут ни наркота, ни мозгоправы, ни сверло в этой гребаной башке. У всех есть уши, у меня есть глотка, я кричу, но никто не слышит. Да и черт с ними со всеми! Ты понимаешь, как это – когда все черное?

– Не особо.

– А оно черное. Мой любимый цвет. Я люблю его ровно столько же, сколько и ненавижу. Надежда – черная, любовь – черная, радость – черная, и все вокруг черные, только свет ядовитый. Было бы странно, если бы ему тоже удалось стать черным.

– Печально.

– Этого не понять, если не почувствовать собственными кишками. А знаешь, что помогает?

– Представления не имею.

– Поэзия. Чертовы слова, которые выстраиваются в мой собственный ряд и звучат так, как я хочу. Музыка. Только она вытаскивает меня туда, где есть воздух и я могу дышать. Голос. Он спускается в мою башку прямо через темя… – я ткнул в середину головы указательный палец, прямо туда, куда входит мой голос, – …и вываливается у меня изо рта. Ерунда, на первый взгляд. Но по пути он раскалывает черное и становится чуточку легче. Это как струя ледяной воды, накрывающая вулкан моих мыслей. П-ш-ш-шшш… – ладони вокруг моей головы оттопырили пальцы, чтобы Чесвик лучше представил, как что-то набухает и лопается. – За эти годы я превратился в охотника. Научился предчувствовать едва уловимую тень поэзии и гнаться за ней, пока не загоню в угол и не засуну в свою глотку. Когда поэзия уходит, я дохну. Уходит мелодия, я дохну. Хрипнет голос, я дохну. Убери все сразу… нет, уж лучше пулю в лоб. Наркоман сделает все ради своей дозы, да? Ха! Мои дозы – мелодия, строки и глотка. Когда они приходят, я летаю. И все вокруг не такое уж и дерьмо. Главное, успеть их поймать, иначе крышка. Потому что выбор небольшой – либо я, либо они.

Тяжело выдохнул после тирады, которую буквально выплюнул в лицо Чесвику с такой ненавистью, что он даже приподнял уголок левой брови. Дал знак Вердану, чтобы он налил мне стаканчик виски, потому что сам уже не мог.

– Кто это – они? – невозмутимо спросил меня Честер.

– Пустота, яд и бездна.

– О как… – скептично вздохнул он, – У меня есть кое-что, что может скрасить эту унылую картину.

Чесвик порылся у себя в кармане, выудив скип-шприц с автоматической подсветкой:

– Наркоман – это наркоман, за какими бы строками он не гонялся и какие бы слова не произносил, – улыбнулся он своей мокрой улыбкой. – Что может заменить настоящий наркотик? – я глубоко вдохнул, а Чесвик остановил меня своей приподнятой бровью: – Не надо, не говори ничего. Это был риторический вопрос. Но меня впечатлил твой энтузиазм. Возьми. Это более… осязаемо, чем твоя поэзия.

– Какой?

– Такой, что улетишь на неделю.

– Я не балуюсь цифровыми, у меня нет имплантов, – плохой из Чесвика контрабандист, раз не удосужился узнать о клиенте базовую информацию.

На целую неделю уносят только комбинированные наркотики, но для этого нужно заранее просверлить свою башку и вживить чип. Плевое дело – я бы только за, но любые преобразования запрещал контракт. Нарушить его означало лишиться возможности выплевывать на фанатов слова, а между первоклассной наркотой и творчеством я всегда выбирал последнее. Восстание искусственного интеллекта сделало из землян трусливых скотов и загоняло планету в каменный век.