Темой вечера стали вездесущие китайцы, которые были либо слишком смелы, либо слишком глупы, без спроса влезая в подконтрольный Семьям бизнес. Их нужно было поставить на место. Эта перспектива выливалась если не в проблему, то, как минимум, в череду лишних и весьма нудных действий. Девяностые давно прошли. «Бизнес» теперь был легализован. Приходилось играть по новым правилам. Настали времена, когда необходимо тщательнее убирать за собой — так часто любил повторять отец.Александр поймал себя на мысли, что стал чаще думать об отце в прошедшем времени — подтачиваемый болезнью, его мозг медленно умирал, а характер безвозвратно портился. Конец был близок, но Александр пугала не столько ответственность перед кланом, которая уже и так лежала на нем в полной мере, сколько то, что Искандер Борисовича никогда не был и уже не станет для него настоящим отцом. Александр стремился заслужить похвалу или хотя бы добрый взгляд за свои успехи, но вместо них получал лишь вновь возрастающие требования. Но Саша не мог его ненавидеть, наверное, потому что всё же любил. Болезнь и осознание близости смерти не сделала Искандера Борисовича мягче, отец не собирался меняться, глупо было на что-то надеяться, но Александр надеялся. Вопреки здравому смыслу, наивно, по-мальчишески. Он давно вырос, но это жалкое, гадкое чувство недолюбленности, казалось, преследовало его по пятам. Может, Ленка была права, он не умел любить, потому что просто не знал, как это бывает?— Как здоровье уважаемого Искандера Борисовича? — язвительно раздалось где-то сбоку.— Вашими молитвами, Владимир Юрьевич, — ответил в тон Воскресенский.Владимир Калинских — крепко сложенный мужчина за шестьдесят с белыми, курчавыми волосами, уложенными на пробор, всегда казался Александру моложе, чем есть на самом деле. Калинских подошёл к нему сбоку и, тронув за локоть, увёл чуть в сторону, к столику с батареей разносортных сигар. Александр, следуя негласному закону старшинства, откусил ножничками кончик у одной и, поднеся огня, помог бывшему тестю прикурить. Прикурил сам. Глоток крепкого дыма, следом два глотка шотландского виски в полнейшем молчании. Александр знал, о чём это молчание, но не спешил нарушать его первым.Он огляделся. Цельные деревянные панели на стенах, музейные фолианты на полках, старинные витражи в створках книжных шкафов, зеркала в массивных серебряных оправах, зелёное сукно на столах, где играли партию-другую в покер или блэкджэк с чисто символическими ставками — антикварным перстнем, небольшой яхтой или парой бутылок «Шато Лафит». Веяло духом царской России, упакованным в современную атрибутику.— Нельзя просто так брать и убивать публичных людей, Саша. Мог бы вернуть мне мою дочь.Лена, кажется, числилась руководителем каких-то благотворительных фондов, через которые Калинских часто перегоняли деньги. Она никогда фондами всерьёз не занималась, потому Воскресенский забыл об этом. Да и что бы изменилось? Приговор никто не отменил бы. Но он услышал, как при слове «дочь» у Володи Калинских дрогнул голос. Он любил её.Любил.А как это вообще?— Не мог. Она предала мою семью, не вашу, — бесстрастно ответил Воскресенский.Александр был упрям, как отец. Даже если бы мог вернуться в прошлое, поступил бы так же. В его семье не разводятся, хотя многие меняют жен на молодых, и это давно нормально. Время идет, но что-то должно оставаться постоянным. Он не собирался нарушать правила, которым его учили с детства. Иначе его жизнь потеряла бы смысл.— Методы твоего отца устарели. Ты делаешь то же самое. Это выйдет тебе боком, Саш, рано или поздно.Воскресенский вдруг ощутил странное покалывание в груди — раскаленные спицы, вонзающиеся в пространства между рёбер. Что-то закипало внутри. Эйфория? Гордость? Его наконец-то сравнили с отцом. Неужели это всё, к чему он стремился в жизни?!— Я знаю тебя десять лет, Саш. Этого хватило, чтобы хорошо тебя понять. В тебе нет ничего сложного. Ты — глупый щенок. Раб своего отца. Рано тебе в большие дела. Искандер — не истина в последней инстанции. Он может ошибаться. Вырастай из коротких штанов. Это последнее, что я скажу тебе, как твой тесть. Как твой почти отец.Калинских произнёс это медленно, чётко, словно вворачивая в мозг свёрла, проговорил каждое слово с ненавистью. Сделал затяжку. Его лицо на мгновение исчезло за густыми, белыми хлопьями дыма.— Я бы убил тебя прямо здесь. Но сам понимаешь, время другое… — продолжил Владимир. — Наши давнишние соглашения аннулируются. Мы возвращаемся к тому, с чего начали. Я хочу, чтобы ты убрал своих людей с западных железнодорожных линий. Считай, это ультиматум.— Не могу вам этого обещать, Владимир Юрьевич.Александр устало потёр лицо и плеснул себе ещё виски. Круглые шарики льда с плеском отправились в стакан — Воскресенский взял их прямо руками, без щипцов. Пальцы закололо от холода. Боль была приятной, отрезвляющей.— На другое я и не рассчитывал, — ответил Калинских.Это означало войну.
