Во втором часу ночи Роман Дзюба запер наконец кабинет и поехал домой. По паспорту Игоря Вадимовича был приобретен только один билет – на поезд до Брянска. Примерно в тот период, когда Песков исчез из поля зрения. Что это означает? Что он к убийствам не причастен? Или что он доехал до Брянска и дальше по всей стране колесит на автомобиле или на электричках и автобусах? Или все-таки добрался до тамбовских лесов? Есть еще один вариант, самый плохой: у Пескова имеется паспорт на другую фамилию. Где он его раздобыл – вопрос отдельный. Такую возможность тоже нельзя исключать.
Поспать Роману удалось всего пару часов, в пять утра он уже был в аэропорту. В самолете попытался подремать, но мешало назойливое беспокойство. Капитан Дзюба был очень недоволен собой. Появилось ощущение, что вчера он сделал все не так, все было неправильно, сикось-накось. С другой стороны, время поджимало. А в условиях дефицита времени Роман обычно принимал не очень правильные решения. Знал он за собой такой дефект.
«Я все испортил, – уныло думал он, чувствуя, как неудобно его массивному накачанному телу в самолетном кресле. – Еще ничего толком не начал делать, а уже запорол задание».
Шарков
Впервые за последние сутки Валерий Олегович почувствовал, что его чуть-чуть отпустило. Первый шок от приговора врачей прошел, Костя Большаков отправил толкового паренька разбираться с убийствами, которые предположительно совершил Игорь Песков, а внутренне генерал укрепился в правильности собственного решения не посвящать жену в свои медицинские проблемы. Он справится. Все будет хорошо. Сидящая внутри бомба тикает, но не взорвется, пока не разрулится ситуация. Он успеет.
Валерий Олегович даже удивился, насколько, оказывается, быстро можно привыкнуть к новому самоощущению «оболочки взрывного механизма». Если первые двадцать четыре часа он, каждую секунду прислушиваясь к себе, усилием воли заставлял себя контролировать каждое движение и каждую эмоцию, чтобы избежать излишнего напряжения и повышения давления, то уже сегодня к вечеру он проделывал это совершенно автоматически. «Надо же, – думал он. – Когда-то Верочка Максимова сказала, что у меня необыкновенно высокая способность к адаптации. Я тогда, помнится, чуть не расстроился, подумал, что это синоним способности прогибаться под чужое мнение и влияние. А теперь понял, что штука-то полезная. Вот ведь когда пригодилась… Поистине, никогда не знаешь, где найдешь – где потеряешь».
Он пришел домой уставший, но вполне благодушный, насколько это вообще было возможно в его положении. Но, едва переступив порог квартиры, сразу понял: что-то не так. Вешалка в прихожей выглядела как-то пустовато. Обычно в межсезонье там висели и плащи, и пальто, и куртки – полегче и потеплее, погода-то переменчивая. Теперь же Шарков видел свою одежду, а из вещей жены – только короткое кашемировое пальто. Ни двух курток, ни плаща, которые были здесь еще сегодня утром, когда он уходил на службу… Его обувь внизу, под вешалкой, тоже на месте, а из того, что носила Елена, – только высокие лаковые ботинки. Из кухни тянуло запахами еды. Но набор звуков, наполнявших пространство квартиры, был непривычным. Ни голосов из телевизора, ни звяканья посуды, ни журчания воды, ни пыхтения парового утюга. Что-то другое…
– Лена, ты дома? – громко крикнул Валерий Олегович.
– Дома, – голос жены доносился из спальни.
