Читать онлайн Мариана Маццукато - Ценность всех вещей. Создание и изъятие в мировой экономике

Mariana Mazzucato

The Value of Everything

Making and Taking in the Global Economy

Благодарности

В 2013 году я написала книгу «Предпринимательское государство», в которой рассказала, как теория и практика инноваций оказались в плену у мифов о предпринимателях-одиночках и стартапах, а одно из ключевых действующих лиц, выступавшее в качестве инвестора первой инстанции, – государство – оставалось незамеченным. Инновационный процесс носит коллективный характер, и различные типы государственных институтов играют в нем важнейшую роль. Но эту роль постоянно игнорируют, в связи с чем наша теория создания ценности оказывается несостоятельной – именно в этом основная причина того, почему распределение богатства часто не выполняет своих функций.

Книга, которую вы держите в руках, – прямое следствие этих исходных соображений. Невозможно понять динамику процесса экономического роста, не вернувшись к изначальным вопросам: что такое богатство и откуда берется ценность? Уверены ли мы в том, что нечто, принимаемое нами за создание ценности, не является попросту ее завуалированным изъятием?

Для написания этой книги мне потребовалось тщательно разобраться в теоретическом осмыслении категории ценности за последние 300 лет. Это было нелегкой задачей, причем она еще усложнялась потому, что одновременно мне пришлось справляться с приложением этих идей к современному капитализму в целом – например, к такому явлению, как финансиализация, – а также к отдельным секторам, от финансов до фармацевтической индустрии и ИТ.

Реализовать эту обескураживающую задачу – от глубокого погружения в теорию до ориентирования во всем богатстве отраслевых сюжетов – мне не удалось бы без любезной помощи множества людей.

Прежде всего, я хотела бы поблагодарить Грегора Семенюка, который, как и я сама, получил степень доктора философии в Новой школе в Нью-Йорке – в одном из тех редких мест, где все еще преподаются альтернативные теории экономической мысли. Грегор великодушно делился со мной своими исключительными познаниями в теории ценности – от физиократов до классической школы: его невероятная поддержка помогла мне представить в интуитивно понятном виде споры между физиократами, Смитом и Рикардо, а также то странное обстоятельство, что даже у Маркса нет убедительной теории по поводу того, каким образом свою лепту в ценность может вносить государство.

Свою наполненную бесконечным терпением экспертную редакторскую помощь мне оказал Майкл Прест – благодаря его волшебному перу зачастую слишком концентрированный материал стал восприниматься гораздо легче. Даже в самые жаркие дни он с готовностью приезжал на своем велосипеде на наши встречи и оказался не просто дружелюбным редактором, но и прекрасным товарищем, вносившим спокойствие в те зачастую охваченные лихорадочным ощущением месяцы, когда я старалась завершить книгу, одновременно занимаясь своей большой семьей и подготовкой к открытию нового отделения в Университетском колледже Лондона. Наши еженедельные встречи в пабе «Лорд Стэнли» в Камдене, во время которых мы внимательно изучали материал книги, часто превращались в поток сознания о недугах современного капитализма – и это было настоящее удовольствие, которому порой способствовала одна-другая пинта.

За просмотр отдельных глав этой книги и двойную проверку ошибок на ее финальных стадиях я хотела бы поблагодарить (в алфавитном порядке) самоотверженно предложивших свою мудрость и заботу Томмазо Габеллини, Симону Гасперин, Маттео Делейди, Джоша Райана Коллинза, Андреа Лаплейна, Алена Ризка, Лукаса Фукса и Эдуарда Хейдаса.

Прекрасным первым читателем книги стал мой редактор от издательства Penguin Том Пенн, с которым мы провели бесчисленное количество встреч за кофе в Британской библиотеке – при своих редких качествах педантичного корректора он одновременно оставался глубоко погруженным как в экономическое, так и в философское содержание книги.

Также я хотела бы выразить благодарность за великолепное административное содействие, которым я пользовалась на протяжении последних четырех лет сначала в Исследовательском центре научной политики Университета Суссекса, а теперь в основанном мною новом Институте инноваций и общественных целей (IIPP) в Университетском колледже Лондона. Моя особенная благодарность Гемме Смит, которая неизменно помогала мне доносить мои идеи в понятном для широкой публики виде – будь то десятичасовой выпуск новостей или аналитическая записка. Вместе с новой командой в новом институте я надеюсь, что основная мысль этой книги – необходимость возобновления дискуссии о ключевых вопросах, имеющих отношение к категории ценности, – может, по существу, быть связана с амбициозной задачей института дать новые определения способам концептуализации общественной ценности: каким образом ее создавать, взращивать и оценивать.

Наконец, я хотела бы поблагодарить Карло, Леона, Миколь, Люче и Софию за их терпение в те долгие ночи и выходные, которые отняла эта книга. Это терпение позволяло мне взбираться по нашей лестнице и усаживаться за тот самый счастливый и наполненный общением обеденный стол, какой только может пожелать супруга и мать, – и жизнь возвращалась на то главное место, где ей и полагается быть.

Предисловие. Истории о создании богатства

Мы часто слышим, как отдельные компании, предприниматели или целые сектора экономики называют себя «создающими богатство» (wealth-creating). Контекст – финансы, крупные фармацевтические компании или небольшие стартапы – может разниться, однако самооценка остается практически той же: я особенно продуктивный участник экономического процесса, моя деятельность создает богатство, я принимаю на себя крупные «риски» и, стало быть, заслуживаю более высокого дохода, чем те, кто просто зарабатывает на вторичных эффектах от этой деятельности. Но что, если в итоге окажется, что подобные описания – это не более чем просто россказни, создающиеся для обоснования неравенства богатства и дохода, обильно вознаграждающего тех немногих, кто способен убедить власти и общество в том, что они заслуживают высокого вознаграждения, в то время как остальные довольствуются объедками с их стола?

В 2009 году главный исполнительный директор Goldman Sachs Ллойд Бланкфейн заявлял, что «люди из Goldman Sachs – одни из самых производительных на свете»[1], хотя лишь годом ранее этот инвестиционный банк внес немалую лепту в худший начиная с 1930-х годов финансово-экономический кризис. Налогоплательщикам США пришлось выложить 125 млрд долларов, чтобы Goldman Sachs была оказана экстренная финансовая помощь. В свете никудышных действий инвестиционного банка всего за год до этого подобное чрезвычайно оптимистичное заявление его исполнительного директора было чем-то из ряда вон выходящим. С ноября 2007 по декабрь 2009 года банк уволил три тысячи сотрудников, а его прибыль обвалилась[2]. На Goldman Sachs и некоторых его конкурентов были наложены штрафы, хотя их размеры – например, 550 млн долларов для Goldman и 297 млн долларов для JPMorgan – выглядели небольшими в сравнении с последующими доходами[3]. Несмотря на все это, Goldman, наряду с другими банками и хедж-фондами, продолжал делать ставку на те же самые инструменты, которые они некогда создали и которые затем привели ко всем этим неурядицам.

Несмотря на множество разговоров о наказании тех банков, которые поспособствовали кризису, ни один банкир не оказался за решеткой, а имевшие место изменения едва ли ограничили способность банков продолжать делать деньги на спекуляциях: между 2009 и 2016 годами тот же Goldman получил чистую прибыль в 63 млрд долларов с чистой выручки в 250 млрд[4]. Только в 2009 году его прибыль составила рекордные 13,4 млрд долларов[5]. И хотя правительство США спасло банковскую систему на деньги налогоплательщиков, у него не нашлось смелости, чтобы выставить банкам счет за столь высокорискованную деятельность. В конечном счете правительство было счастливо просто получить свои деньги обратно.

Разумеется, финансовые кризисы не являются чем-то новым. Однако полвека назад жизнерадостная уверенность Бланкфейна в своем банке показалась бы несколько неожиданной. До 1960-х годов финансы не считались «производительной» частью экономики. В них видели важный инструмент перемещения уже существующего богатства, а не создания нового. В самом деле, экономисты были столь убеждены в сугубо вспомогательной роли финансов, что даже не включали в свои подсчеты количества производимых экономикой товаров и услуг большинство оказываемых банками, в частности, прием вкладов и выдачу займов. В расчеты экономистами валового внутреннего продукта (ВВП) финансы попадали лишь в качестве «промежуточного фактора» – услуги, необходимой для функционирования других отраслей, которые и были настоящими создателями ценности.

Но примерно в 1970 году это положение дел начало меняться. Система национальных счетов, которые дают статистическую картину масштаба, состава и направленности той или иной экономики, стала включать финансовый сектор в расчеты ВВП как совокупной стоимости производимых в этой экономике товаров и услуг[6]. Это изменение в расчетах совпало с дерегулированием финансового сектора – в рамках этого процесса, помимо прочего, был ослаблен контроль над тем, сколько банки могли давать взаймы, над процентными ставками, которые они могли устанавливать, и над продуктами, которые они могли продавать. В совокупности эти изменения коренным образом изменили поведение финансового сектора и усилили его влияние на «реальную» экономику. Финансы больше не рассматривались как консервативный род занятий – наоборот, они стали быстрой карьерной траекторией для умников, способных сделать много денег. После того как в 1989 году пала Берлинская стена, некоторые из наиболее талантливых ученых Восточной Европы в итоге перебрались работать на Уолл-стрит. Финансовая индустрия расширялась и становилась более уверенной в себе, она открыто лоббировала продвижение своих интересов, заявляя, что финансы играют решающую роль в создании богатства.

Сегодня проблема заключается не просто в размере финансового сектора и в том, каким образом его темпы роста опередили темпы роста нефинансового сектора экономики (например, промышленности), но в его воздействии на остальную экономику, значительные сегменты которой стали «финансиализированными». Финансовые операции и поддерживаемая ими ментальность проникли в промышленность, и это наглядно видно по тому, как менеджеры предпочитают направлять более значительную долю прибылей не на инвестирование в долгосрочное будущее бизнеса, а на обратный выкуп акций, что, в свою очередь, накачивает биржевые котировки, фондовые опционы и заработки управленческой верхушки. Они называют это созданием ценности, но, как и в самом финансовом секторе, реальность зачастую оказывается противоположной: мы имеем дело с изъятием ценности.

Эти рассказы о создании ценности не ограничиваются только финансами. В 2014 году фармацевтический гигант Gilead оценил стоимость трехмесячного курса «Harvoni» (своего нового средства от смертельно опасного вируса гепатита С) в 94 500 долларов. Обосновывая установление такой цены, Gilead утверждал, что данное средство представляет собой «ценность» для систем здравоохранения. Джон ЛаМаттина, бывший президент по исследованиям и разработкам фармацевтической компании Pfizer, тоже говорил, что высокая цена на подобные лекарства оправдана тем, насколько благотворны они для пациентов и для общества в целом. На практике это означает, что цена препарата сопоставляется с издержками, которые конкретная болезнь причинит обществу, если ее не лечить или делать это с помощью второй по эффективности доступной методики. Фармацевтическая индустрия называет такой подход «ценообразованием на основе ценности». Критики, опровергающие данную аргументацию, приводят конкретные примеры, которые демонстрируют отсутствие корреляции между ценой лекарств от рака и приносимой ими пользой

Вперед