– Я тебя не обманываю, – пересиливая себя, чтобы не съездить по лицу в основном «редкостному мерзавцу», а сейчас прикованному к столу, и, казалось бы, полностью беззащитному человеку, – наш разговор действительно останется неучтенным, поэтому можно говорить совершенно спокойно, без каких-либо иносказаний и оговорок.
– Раз так, докажи, что твое расположение соответствует истине, – проговорил «крестный отец» всей городской преступной организации с серьезнейшим видом, – выпусти меня на свободу… а после, в спокойной обстановке и на нейтральной территории, мы и обсудим интересующие нас обоих проблемы. Пока же, сам понимаешь, в промозглых застенках откровенного разговора у нас – как бы мне не хотелось – с тобой не получится.
– Освободить?! Но это попросту невозможно, – искренне возмутился государственный обвинитель, отпрянув от заключенного, словно от прокаженного, – существуют неопровержимые доказательства: оружие, свидетель, опять же – и даже ценой собственной власти я не смогу изменить меру пресечения, назначенную, между прочим, судом, и которую, заметь, я сам для тебя и запрашивал.
– Значит, поторопился, – парировал хитроумный Джемуга, лицом приближаясь к перегородке и переходя на заговорщицкий шепот, – не мне же тебя учить: ты знаешь законы как никто другой в этом городе… что же касается доказывающих улик? Хм, здесь существует человек, носящий имя Барун; поверь, он мастер решать любые проблемы – и подобные в том же числе соответственно; не сомневайся, он справится и все организует – комар не подточит носа. Насчет же записи?.. И правда, тут ты рискуешь гораздо больше и тебе сейчас крайне невыгодно, чтобы о состоявшемся разговоре «пронюхал» кто-либо посторонний; однако, как бы там ни оказалось – надеюсь, ты понял? – в сложившейся ситуации, сложной для нас обоих, расстаться как-нибудь по-другому никак не получится – и это мое последнее слово.
– Хорошо, – кивнул головой озадаченный прокурор (к чести его мыслительных процессов следует отметить, на что-то похожее примерно он и рассчитывал), – я где-то так и предполагал, а следовательно, подумаю, что в исключительном случае можно сделать.
Закончив непродолжительный монолог, он резко встал и, не говоря больше ни слова, вышел, а уже вечером того же дня, при странном стечении обстоятельств, было совершенно два дерзких, отчаянных нападения: одно – на надежно спрятанного свидетеля, другое – на следователя, переходившего пешком из здания следственного комитета в строение, отведенное под прокуратуру, и добросовестно несшего на проверку уголовное дело, вдруг зачем-то срочно понадобившееся прокурору лично, как оно не покажется странным, в конце рабочего дня, и притом в самое темное время… ну, а результатом, соответственно, явилось следующее роковое стечение обстоятельств: смерть человека в первом случае, исчезновение заключения экспертизы – уже во втором. Но и это еще не всё! Тем же днем специалист, проводивший ранее экспертизу, был озадачен одним, по его мнению, крайне удивительным обстоятельством: он был не в силах отыскать папку, где хранил копии проведенных в последние дни исследований, – ему было совсем невдомек, что сотрудник главного управления, заходивший к нему по очень неотложному делу, очень спешивший и озадачивший его срочной работой (как не покажется странным, проводимой в соседних с основным помещениях и, собственно, отвлекающей ненадолго внимание), уходил из его кабинета, благополучно унося в портфеле небольшую, но очень «весомую ношу». Таким образом, никаких следов, указывавших на причастность Джемуги к расследуемому убийству, у следственных органов попросту не осталось, а значит, и не осталось причин для его дальнейшего задержания; перед преступником, как в досадных случаях водится, унизительно извинились, а на следующий день, ранним утром, он был выпущен на свободу, под радостное ликование всех заключенных, устроивших на прощание если и не бунт, то многоголосый гвалт (это уж точно) и как бы подтверждавших всеобщим ликованием значимый криминальный статус грозного, беспринципного, а вместе с тем и крайне жестокого человека.
