К выходу из деревни я пошла уверенной, плавной походкой, высоко подняв голову — чтобы кокошник гордо смотрел в небеса, а сарафан царственно плыл…
На мне, правда, не было ни кокошника, ни сарафана — но кого волнуют такие мелочи при наличии тренированного воображения?
Я была уверена, что чудо-юдыш прыснет в сторону, стоит лишь нам выйти за ворота, и даже готовилась поберечь руку и вовремя выпустить его, когда дернется. Но нет, лесной ребенок шел рядом со мной, как пришитый, еще и поглядывал на меня пугливо, дурошлеп… Пес, кстати, его поймавший и рысивший рядом, эту святую наивность совершенно не пугал.
Все же, в Премудром урочище у местных хозяек репутация жесткая.
Она появилась, когда мы подошли уже к самой опушке.
Возникла из кустов, в которых казалось бы, и собаке не спрятаться, не то что эдакой туше — а вот поди ж ты!
Появилась, и замерла, настороженно глядя на меня желтыми глазищами.
Детеныш тоже замер испуганным сусликом, но я отчетливо чувствовала, как подрагивает в моей руке его лапа.
Разжав ладонь, я подтолкнула его вперед — и тот скакнул с места, размазавшись в воздухе неясной тенью, а снова возник уже за надежной материнской спиной.
— Вина на тебе, — отчетливо проговорила я, глядя прямо в желтые глаза взрослой. — Ты за ребенком не уследила, ты и ущерб деревне нанесла. Возместить надобно. Думай!
И, царственно кивнув своим словам — а чуда-юда в ответ поклонилась — я развернулась и гордо пошла в деревню.
Толпа к моему возвращению так и не разошлась, народ переговаривался, возле открытых складских дверей вертелась детвора…
При моем появлении народ смолк, а я с видом целеустремленным и деловитым прошла в склад.
Потому что очень мне любопытно было, во-первых, чего этот неслух сложносоставной к матери не мог выйти, а во-вторых,не нанес ли мой пес в процессе охоты местным больше ущерба, чем совокупными усилиями смогли причинить мать и дитя, и не явятся ли селяне уже ко мне, с требованием этот самый ущерб компенсировать?
В складе царил бардак, но не погром.
Я прошлась вдоль стен, пытаясь разобраться, что здесь происходило.
Склад обустраивали основательно: все стены — в полках, на которых что-то стоит или лежит, с потолочных балок свисают крючья, на которых подвешены какие-то непонятные ремни, мотки веревок, и даже нечто, условно опознанное мной как хомут.
Дальний от входа угол завален мешками. Те, что побольше — с зерном, вон, из свежей прорехи, созданной то ли когтями, то ли копытцами, золотистый ручеек бежит.
На большие мешки рядом пристроили мешочки поменьше. Я подобрала один, упавший на землю и из любопытства развязав на совесть завязанную горловину, обнаружила внутри обычную соль — паршивой очистки, дома я бы такую серую ни купила бы, а здесь, видно, и эта — за счастье. Ее, скорее всего, и разложили бережно на зерне, чтобы не сырела… Вернув соль на то место, с которого она упала, я продолжила развивать дедукцию.
Ближайшая к этому углу полка оборвалась и повисла на одном гвозде, а земляной пол рядом с ней усеян черепками...
Итак. Судя по всему, наш ушастый друг, пробрался в деревню и забрался в склад, где и спрятался за мешками. Когда пес обнаружил беглеца, тот не обрадовался и попытался удрать. В процессе ребятки лапой или копытом порвали мешок с зерном, уронили соль и обрушили полку.
В виду установленных фактов, нанесенный силами добра ущерб признается недействительным — а силы зла уже изгнаны из населенного пункта с соответствующим внушением!
