Через родительских друзей узнала еще много потрясающе интересного народа. Иосиф Давыдович Кобзон как-то на своем юбилейном концерте в давно снесенном концертном зале «Россия» познакомил меня в антракте с вальяжным мужчиной очень благородного вида, который все время улыбался. Шикарный серый костюм, дорогой красный галстук, белый накрахмаленный платок в нагрудном кармашке, тяжелые золотые запонки. И к этому представительному виду безумно хитрые молодые глаза. Это был художник Зураб Церетели.
С тех пор мы часто виделись, с удовольствием узнавая друг друга за кулисами во время торжеств, – и всегда он освещался своей замечательной улыбкой, словно очень рад был меня видеть! Он абсолютно трудоголического склада человек, он не может простаивать (или просиживать) без дела – должен рисовать, и всё тут! Подглядела однажды, как он рисовал на салфетке во время какого-то банкета. Сидит, все вокруг едят, а он рисует что-то своей массивной золотой ручкой и улыбается…
Он живет в своих картинах. Они густо-густо висят у него дома, так густо, что не всегда можно понять, какого цвета сами стены. В основном на картинах подсолнухи, могучие, яркие, плодоносные, очень похожие на него самого.
Несколько раз снимала Зураба Константиновича для проекта «Частная коллекция». Первый раз пришел, огляделся задумчиво и сказал мне, улыбнувшись: «Какая же ты красивая, вах!»
Уверена, что он говорит это вместо «здрасте» всем женщинам без исключения, но как честно это звучит! И как приятно это каждый раз слушать!
С развитием проекта, когда мы начали снимать уже по 4–5 человек в день, надо было подумать о профессиональной студии, где необходимо было выделить комнатку для грима, поставить вешалки с костюмами и платьями, разместить декорации и устроить закуток, где гостям можно было бы перед съемкой выпить чашечку чая.
Случались и накладки, особенно когда из «звезд» кто-то опаздывал. Должна сказать, что такое происходило почти постоянно, и тогда весь съемочный день летел к чертовой матери! Были обиды и казусы.
Недовольными процессом съемки оказались две великие актрисы – Инна Чурикова и Лариса Удовиченко. Снимали мы их в совершенно разное время, даже совершенно в разные годы, но вот не повезло, бывает. Причина недовольства была одна и та же – вслед за ними в студию пришли молодые актрисы, которые «сели в очередь» и тихо и покорно стали ждать своего часа. Просто пришли пораньше. Но великие-то увидели и сникли. «О, у вас тут, оказывается, поток», – сказала одна, но снялась. «Тут очередь? У меня пропал кураж», – сказала другая, но тоже снялась.
Наверное, я была не права, что сделала тогда такой плотный график, надо было разрядить, уважить, не права, понимаю, но обратно уже не повернешь. Ведь они штучные, удивительные, любимые, но время было такое, быстрое, большекромое, хотелось все успеть.
Тем не менее хороши получились обе, похожие на оригинал и на себя, с внутренним светом. Было это уже не дома, а в новой студии.
Когда муж показал мне огромный зал на седьмом этаже издательства, я обомлела. Громадное помещение было перегорожено какими-то толстенными трубами, обвязанными тряпками; высокие, во всю стену окна перечеркивали стальные балки-рельсы непонятного назначения, а под шестиметровыми потолками мило ворковали и какали голуби, изредка хлопая крыльями от нехватки аргументов в разговоре с соседом. Этот лабиринт из труб дико меня тогда напугал – в таких декорациях можно было снимать фильм ужасов или, на худой конец, мистический триллер, но никак не проводить фотосессии с известными людьми.
