Я в порыве сжала ладони.
– О, я согласна!
– Хорошо. Вот, и решено, – сказал он, – его глаза весело сверкали, внезапно он сделался серьезным. – Теперь слушайте все! Вы должны уехать из деревни сегодня же вечером. У вас есть велосипеды? Хорошо. Возьмите деньги, какие есть, и уезжайте тайно после наступления темноты. Воющие друг с другом страны не безопасны для молодых женщин, не имеющих мужчин, способных защитить их. Езжайте вдоль дорог как можно быстрее. И не в сторону Парижа. На юг!
– Но мы не можем оставить вас здесь вот так! – воскликнула я.
Он упрямо покачал головой.
– Какая невыносимая жизнь ждет нас в браке, если вы отвергнете мою мольбу. Обещайте же мне!
Прежде чем я смогла пообещать, в комнату ворвался покрытый пылью и задыхавшийся мальчуган.
– Меня сюда отправила мисс Ловетеар, из замка.
Мы привыкли слышать, как переиначивают имя мисс Лойтер. Моя гувернантка протянула руку, и мальчик, затолкав руку под рубашку, вытащил письмо. Оно было от мамы.
Я добралась до Барбизона, но не могу проехать дальше. Поезжайте немедленно на велосипедах. Пусть мальчик вам покажет.
– Видите? – спросил Зуав. Отправляйтесь сегодня вечером.
И мы пообещали. Мальчик приехал на велосипеде из Барбизона и пробыл два дня в пути. Мы отправили его в замок за провизией. Моя гувернантка поставила стакан воды у постели зуава, дав ему таблетки опиума и заплатила немного денег мадемуазель Кромек за его содержание. Потом мы покинули его.
Это был день, насыщенный событиями. Напротив маленькой «Мари» я увидела нашего старого бородатого лесничего, папашу Франсуа, который беседовал с Полидором Кромеком и Гаврошем. Слезы катились у него по лицу. Он всхлипывал, как ребенок, когда говорил… На это было страшно смотреть… И меня это напугало. Но когда мы подошли ближе, Полидор прокричал: «Chut! Chut!»4 Старый лесник умолк. Меня это напугало еще больше. У меня появилось ощущение, что в деревне что-то назревает и растет, что-то ужасное. Некоторые догадки были чудовищными. Я вернулась в замок, и пока мы ели и ждали темноты, мое беспокойство продолжало расти, пока я не разрыдалась так, как будто у меня разбилось сердце. Моя гувернантка попыталась объяснить мое состояние страхом за мою собственную жизнь. Но я не боялась за себя. Я не понимала, что мы в опасности.
– Уже стемнело, Синтия, – сказала она, чтобы утешить меня. – Мы отправимся через несколько минут. – И она поднялась наверх, чтобы собрать кое-какие вещи.
Я осталась одна в большой столовой. Тени уплотнялись по углам. Я побежала на кухню. Все слуги уже уехали. Только тот мальчик, который должен был показывать нам дорогу, заканчивал трапезу.
– Гилберт, – спросила я, – куда мы поедем?
– По небольшому мостику в задней части деревни, через Морин, затем по проселочной дороге через Жуи-ле-Шатель, мадемуазель.
– Хорошо! Ты должен взять с собой мой велосипед, Гилберт. Встретимся у ворот, где начинается проселочная дорога. Скажи мадемуазель, и ждите меня там.
Я не дала ему времени на ответ. Я оставила его сидеть, глядя на меня с открытым ртом. Я не беспокоилась о том, что моя гувернантка не спустилась, пока я была в доме. Через кухню я попала на аллею. В деревне был свет только в трактире Кромекка, который проникал через открытую дверь, и лежал широкой полосой на земле. Я подбежала к ограде и двигалась рядом с ней. Меня никто не заметил. Никто не позвал. Я побежала к дому на окраине. Там также было темно. Я остановилась под окном дома, в котором лежал зуав. И прислушалась. Я не услышала его дыхания. Я протянула руку, чтобы прикоснуться к оконной ручке. Но окно было распахнуто. Я привстала на цыпочках, но не смогла заглянуть внутрь. Все было черным, да, даже в том месте, где должно быть белое пятно его простыни.
