Как раз с другой стороны ограды, в стороне, за столиком, на который не падал свет от открытой двери, сидели Полидор и Гаврош и пили. Я ошибочно подумала, что они услышали меня, но потом я убедилась в обратном и вот почему.
Перед ними стояла откупоренная бутылка, и Полидор хриплым хвастливым тоном произнес:
– Ещё стакан, старый товарищ! Я не достаю такой коньяк, как этот, каждому клиенту. Нет!
– Он хорош, – ответил Гаврош. Нам нужен этот напиток для свершений во имя спасения этого маленького уголка Франции. А? мой друг.
Они оба были наполовину пьяны. Я не обращала внимание на то, что они говорили. Они разглагольствовали о Франции, думая лишь о себе. И они еще не переправили мое раненое божество через реку. Я прокралась по траве к пожарному убежищу. Оно выступало черным силуэтом в ночи. Но у меня были глаза, как у кошки, и я могла видеть треугольник крыши. Дверь была не заперта. Я растворила ее.
– Господин Анри, – тихо сказала я, и он ответил откуда-то снизу, у моих ног. Там для него было устроено место, посреди комнаты, между двигателем и дверью. Они положили его носилки на насыпной пол.
– Вы! Маленький ангел! – шепнул он испуганно. – Что вы здесь делаете? Вы должны были уехать несколько часов назад.
Я опустилась на колени рядом с ним. Он дрожал от холода.
– Скоты! Скоты!
Он поднял руку и прикоснулся ею к моим губам.
– Послушайте! Прежде чем вы уйдете, обещайте мне, малютка, вы никому не скажите, даже своей матери, ни слова о том, что случилось этой ночью. Ради чести Франции!
– Не понимаю, – зарыдала я.
– Но вы поймете, дорогая. Поцелуйте меня! Спасибо! Помните! Ради чести Франции! Теперь идите! – и так как я не двигалась, его голос внезапно стал сильнее. – Тогда я сяду и это убьет меня.
– Нет, нет! – взмолилась я, вскочив на ноги. И через открытую дверь мы оба услышали, как мэр и Гаврош уговаривали друг друга пьяными голосами, споткнувшись на траве.
– Скорее посмотрите! Они несут фонарь? – спросил Анри. Он испугался сейчас, испугался за меня. С утра того дня, я больше никогда не ошибалась в нотках страха в мужском голосе.
– Нет, у них нет фонаря.
Зуав вздохнул с облегчением.
– Тогда, бегите! Бегите, маленькая возлюбленная! Так быстро и тихо, как только можете. О, пока есть еще время, дорогая. – И его голова упала на подушку. – Видите, я ничего не могу сделать!
В его голосе была такая настойчивость, что я сразу же выскользнула из убежища, спрятавшись за кустом на берегу реки, и услышала, как Полидор сыпет проклятиями, стучась в открытую дверь убежища.
– Значит, у вас был гость, мой лейтенант, – сказал он, и я никогда еще не слышала такой лживой сердечности в его голосе.
– У меня? – ответил Анри, и он говорил так громко, как только мог. – Мне стало душно. Я толкнул дверь здоровой рукой.
– Да, печально, – согласился Гаврош. – Но все, кто остались в деревне, сейчас спят. Мы можем отвезти вас, мой лейтенант, в место, где о вас никто не проговорится. Мягко! Мягко!
Двое мужчин отошли от убежища с носилками в руках. Они понесли его, но не на восток к мосту, а на запад, туда, где моста вообще не было. Они были пьяны. Я подумала, что они ошиблись с направлением. Я выбежала из укрытия, с намерением окрикнуть их и услышала проклятие, когда один из них споткнулся, или мне так показалось. Я услышала громкий всплеск, увидела в темноте белый водоворот и то, как вспенилась река. Сквозь всплеск я уловила звонкий срывающийся крик:
