Давно-давно один из наших лучших пароходов линии Даггер натолкнулся на скалы острова Сокотра под напором юго-западного муссона. Я был еще юнцом в конторе пароходного агента в Порт-Саиде, обучаясь своему делу, и в первые несколько недель мое учение подвигалось быстро и интенсивно. Пароход, о котором идет речь, назывался «Калобар», водоизмещением в одиннадцать тысяч тонн. Это был лучший корабль линии, излюбленной пассажирами. Но, к счастью, обратный приток с Востока как раз уже миновал, и на пароходе было не больше семидесяти душ, не считая офицеров и экипажа. «Калобар» тяжело напоролся на камень и накренился под опасным углом, тогда как бешеные волны колотились о его корму и перекатывались через палубу. Были также неприятности в туземной части экипажа. Но ранним утром удалось все-таки спустить одну спасательную шлюпку. Она уносила двадцать пять женщин и детей, ее экипаж составляли лучшие английские моряки под командой третьего офицера. Это была отчаянная попытка, но, по всей видимости, единственная. Однако по одной из излюбленных ироний океана, именно те, кто остались на борту «Калобара» ожидать смерти – были спасены, а о спасательной шлюпке никто больше никогда не услышал.
Большой торговый пароход, шедший из Карачи в Ливерпуль, подобрал потерпевших кораблекрушение с останков корабля и своим естественным ходом в десять узлов, сниженным до семи из-за муссона, доставил их в Аден. Там они подождали следующего пассажирского парохода и прибыли в Суэц в середине июня. Из Суэца они по железной дороге проехали в Порт-Саид, где я с ними встретился. Мне было столько дел с заказом из кают, с закупкой для них платья, отправкой телеграмм на родину и добыванием банковских переводов, что из всех этих осунувшихся растерянных путешественников я хорошо запомнил только одного в качестве пассажира с покойного «Калобара».
Мой начальник привел его в маленькую комнату, которую я занимал на набережной. Она была на втором этаже, и если бы я высунулся из окна, то мог бы видеть большой волнорез со статуей Лессепса, простирающейся в море. А внизу вся гавань кишела судами, от маленьких средиземноморских фелюг до трубастых гигантов из далеких морей…
– Будьте добры выслушать мистера Триника, – сказал начальник. – и составить петицию в министерство торговли, которую он подпишет, а я скреплю.
Собственно говоря, прошение уже было отправлено по собственной инициативе компании, и предложение пароходного агента было только благожелательной попыткой найти какое-нибудь занятие для мистера Триника, пока ему приходилось ждать в Порт-Саиде.
– Я могу вас передать с чистой совестью своему помощнику, – сказал агент мистеру Тринику и оставил его со мной.
Наружность мистера Триника была настолько же обыкновенной, насколько имя было странным. Лицо его было серовато-белого цвета, лет ему было немного за пятьдесят, у него имелись большие уши и маленький нос-пуговица, но от него излучалась такая скорбь, выделявшая его из всех, что я относился к нему, как к высокой особе.
