– Вот так провода со свечь на свечь меняешь, да! Один туда меняешь, другой сюда, – поучал он меня, производя внутри капота какие-то замысловатые магические манипуляции, – и даешь карбюратор чуть-чуть пирасраться, да. Понял? Искру ему даешь…
Он вытер руки о свою огромную задницу:
– Заводи!!! – прокричал он вдруг внезапно и страшно.
Я завел и тут же в ужасе подпрыгнул на сиденье, потому что прямо передо мной в моторе что-то рвануло стрельнув в небо желто-голубым пламенем.
– Еще! – сладострастно заорал он, и я опять повернул ключ зажигания.
– Еще!
Проезжающие рядом машины сначала в ужасе шарахались, а потом притормаживали. Их водители в изумлении наблюдали за этим фантастическим зрелищем.
– Да что ты боишься! – орал на меня этот толстый лиловый мешок с глазами, – не отпускай ключ! Курути давай! Еще курути! Давай! Давай!
И я крутил. Ба-бах! Ба-бах! Бах-бах-бах! Уже серии взрывов сотрясали воздух. Казалось, что на шоссе идет бой. У меня в глазах уже рябило от вспышек…
– Поехал! – орал он, – Трогай прямо с места! – он мгновенно вставил провода на место и, нахлобучив воздушный фильтр на карбюратор, с силой хлопнул нежным капотом моего серебристого мустанга, оставив на нем черные отпечатки своих пальцев:
– Газ! Газ! Больше газу! Больше! Реви газом!
– Вот урод! – ругал я сам себя за то, что связался с ним.
Газуя и с трудом набирая скорость, внутренне удивляясь при этом тому, что эти сатанинские манипуляции все-таки как-то оживили и стронули безнадежную ситуацию с мертвой точки.
После его взрывов в умершей машине на время появилась какая-то потусторонняя энергия, как будто и она, – машина, из последних сил тоже пыталась уйти от своего мучителя и избежать этой жуткой гальванизации огнем. Она медленно трогалась с места…
Но нет! Отдавший последние силы мотор снова начинал конвульсивно дергаться, заставляя сотрясаться всем телом и самого железного коня, а вместе с ним и меня в его утробе. Когда это жуткое родео становилось просто невыносимым, я снова подруливал к обочине, где прилипчивый и жирный армянин со сладострастной улыбкой уже снова поджидал меня. Все повторялось снова, снова, и снова…
И вот, в очередной такой заход, когда я уже совершенно обалдел и от этого интенсивного и экзотического ремонта, и от взрывов и от самого их устроителя, лиловый вдруг сам не выдержал и взорвался:
– Стоп, дорогой! Послушай меня! – он театрально развел руками, – не обижайся, но ты же просто не умеешь ездить на машине! Я на тебя просто удивляюсь. Ты газ нормально можешь дать или нет!
– Я даю, – лепетал я.
– Дает он! Давальщик! Разве это газ! Это дуновение, а ей надо газ дать, понимаешь! Ей пирасраться надо. Ты можешь сильно нажать и так держать!
И я снова нажимал на газ, но чувствовал, что моя нога сама смягчает нажим, жалея нежный мотор моей новой машины…
– Нет! – ты совсем не умеешь!!! Подожди. Я щас сам тебе покажу. Щас она у нас, как птица полетит. Дай-ка. А ты садись пока на мою.
Я покорно вылез из машины и с сомнением посмотрел на его развалюху:
– Да нет, езжай один – устало сказал я, а я здесь тебя подожду.
– Как скажешь, дорогой…
Он с невероятной для его комплекции ловкостью проскользнул внутрь моего красавца, страшно хлопнул дверцей и газанул с места так, как бывает только в кино. Когда дым рассеялся, я увидел, что моя птичка, стремительно уменьшаясь прямо на глазах, превратилась уже в серебристую точку на горизонте, а потом и вовсе исчезла за переломом дороги.
