Человек и другое. Книга странствий - страница 22

Мотылек этот размером в распахнутые ладони и называется Атлас. Он присел на потолок и гекконы устроили на него охоту, пришлось спасать. Вынес его в ночь, а он вцепился в ладонь и не улетает. Так и ходил с ним, пока не поднес к стволу дерева и он перебрался на другую ладонь – шершавую, и припал к ней. Но чувство было таким, будто я припал, а он в дом вернулся.

Шел пятый месяц беременности, мы с Зоей продолжали наши безоглядные странствия по джунглям Индии, и занесло нас уж совсем за край света – какие-то равнинные выселки пространства в Северной Бенгалии, в подбрюшье ледников Сиккима и Бутана. Жили мы в доме у чайного плантатора по имени Кальян, по плантациям разгуливали по ночам леопарды, а в широкой пойме пересохшей реки прямо за домом шли ученья танковой дивизии, огибавшей женщин стиравших на том же поле белье. Надо сказать, в Индии, а в Бенгалии особенно, культ Матери, даже прикосновение к беременной – благость. Кальян уговорил нас на особую уникальную пуджу (ритуальную молитву) на рождение ребенка. Уникальность ее была в том, что проводить ее должен был агхори (адепты одной из радикальных ветвей тантризма, работающие с энергиями смерти) в одном маргинальном храме-колодце хрен знает в какой дали от дома. Нам это было странно, поскольку мы знали, что агхори – одиночки и практикуют только для себя, никаких храмов и прихожан. (Тема, конечно, отдельная, – мы их видели – и на ледниках Гималаев, и у погребальных костров в Варанаси; то, что они творят, в человечьей голове не укладывается.) Так вот, в один из дней он повез нас на своем джипе к этому агхори, которого знал (по прошлой жизни – и его, и своей). Ехали весь день – вначале по дорогам, потом без. Храм находился в небольшой деревушке, обычный, но этот агхори повел нас на его задворки, там был как бы врытый в землю купол, сквозь который мы спустились внутрь. Голые стены, свет сверху. Человек этот совершенно не был похож на агхори, от тех за версту идет высоковольтная волна. Не говоря уж о внешних атрибутах: обычно они в черном, фиолетовый тюрбан, на шее – ожерелье из человечьих и псиных костей. И нередко – пес рядом, черный (проводник Махакалы, коридора смерти). Ничего из этого у нашего не было, просто индийский дядька, с виду. С помощником и девочкой, расположившимися у него за спиной. Начал он с Ом намах Шивае – древнейшей великой мантры (ты – не ты, а все мироздание – рушащееся и рождающееся).

Теперь об этом 3-минутном ролике, который я снял. Во-первых, снимать там, и особенно во время происходящего, было нельзя и нелепо. Во-вторых, снимал я, кажется, второй раз в жизни. И на этот раз вслепую: фотокамера была у меня в левой руке, чуть ли не заведенной за спину, чтобы этот агхори не видел (по крайней мере, чтоб не бросалось в глаза). Чем – в смысле фильмом – горд, особенно его завершением.

Что сказать в целом? Даже на меня, достаточно иронично относящегося к подобным вещам, это произвело сильное впечатление. Все шло по нарастающей, он входил в раж, в экстатику. Зойку, да и меня, прошибало. Я смотрел на черную статуэтку пса справа от Шивы и думал: дай тебе бог здоровья, барбос, а ей, Зойке – счастья, а мне… – речь. И спохватываясь, уже уходя: дай забыть это слово «дай».

Это было к вечеру, после моей очень странной встречи с далай-ламой, когда мы смотрели с ним неотрывно глаза в глаза, по сути сорвав важную встречу его с монахами, которые шли на нее месяцами, спускаясь с Гималаев в Бодхи Гайю, где мы с Зойкой оказались совсем случайно. И вот после этой неизъяснимой встречи (я писал здесь о ней), мы отправились в Патну, через Бихар – не то чтобы закрытый для туристов, но крайне неблагополучный для пребывания. К ночи мы оказались в Раджгире, дальше транспорта до утра не было. Место это, расположенное среди заросших холмов, известно тем, что Будда там, сидя на одном из них, что-то судьбоносное «изобрел» – вроде своего Колеса. (Нам ведь не «будда» там был нужен и важен в Индии, а джунгли, наши джунгли.) Но в той тьме мы не могли разглядеть даже поселка, не то что Сидящего на холме. Ни домов, ни света, ни людей. Кроме жалко моросящего фонаря под козырьком единственной придорожной харчевни. Пока мы ели неприхотливые остатки чего-то малосъедобного, к нам подсел человек, возникший ниоткуда, и стал выкладывать из огромного облезлого чемодана 1-й, 2, 3