Человек из Назарета - страница 43

, ибо ревностно заботились они о чистоте веры, и именно зелоты, под предводительством некоего Аббаса, напали на римлян, когда те попытались внести изображение Тиберия в Святая Святых Иерусалимского Храма, и дрались с ними. Впрочем, безуспешно. Многие были арестованы, многие казнены. Прокуратор Иудеи по имени Понтий Пилат сидел тогда в колоннаде дворца Ирода Великого, и преступников по одному приводили на его суд. Парочка палачей с остро отточенными, сверкающими в солнечных лучах топорами стояла рядом и ухмылялась – точно так, как ухмылялся на своих изображениях их божественный работодатель, император великого Рима.

Сурово обращался прокуратор к обвиняемым, вопрошая:

– Когда же вы, евреи, поймете наконец, кто вы такие на самом деле? Когда дойдет до вас, что персона императора действительно божественна, а порча его изображения есть святотатство?

Коренастый Аббас, мясник по роду занятий, отвечал Пилату:

– Мы не можем принять и никогда не примем то, что ты говоришь, господин мой прокуратор. Это римляне совершают сотрясающее небеса святотатство, когда вносят в обитель Всевышнего образ правителя, дни которого исчислены, а жизнь скоротечна. Кто мы такие? Мы – народ, избранный Богом. А вы, римляне, – грязные язычники и захватчики, осквернители святого города, а ваше правление – источник бед и всяческих мерзостей.

– Не смей так говорить! – воскликнул Пилат, дрожа от ужаса и негодования. Он был еще слишком молод и пока не научился вести себя с инакомыслящими местными. – Ты громоздишь одно преступление на другое!

– А ты не можешь громоздить одну смерть на другую! – усмехнулся Аббас. – Умираем мы лишь один только раз.

Ярость слепила Пилату глаза.

– За работу! – приказал он палачам. – Я достаточно наслушался!

Но, к его удивлению, евреи, руководимые Аббасом, громко запели патриотический гимн, а потом, по его сигналу, разом упали на колени и, обнажив шеи, подставили их под удар топора. Пилат опешил. Почти подбежав к месту, где на коленях стоял Аббас, он вскричал, отделяя слово от слова долгой паузой:

– Ты что, хочешь умереть?

– Лучше умереть, чем согласиться на позор святотатства. Да, умереть! А ты, Понтий Пилат, скоро станешь прокуратором кладбища.

И он вновь совершенно спокойно склонил голову. В сознании Пилата вдруг забилось, стало пульсировать слово «милосердие», но все, что он успел сделать, так это закричать:

– Казнь откладывается! Отправить их назад, в тюрьму.

И, обратившись к своему помощнику, Луцию Вителлию Флавикому, пробормотал:

– Мне бы посоветоваться.

– С кем, господин мой?

– В том-то и проблема, Вителлий. Мне нужны исключительно мир и покой.

– И, конечно, некая мера популярности, – предположил помощник, взглянув на евреев, которые шли к тюрьме, распевая на ходу – про Сион и любовь к ним Бога.

– А если мы просто казним этого Аббаса, а остальных отпустим? – предположил Пилат. – Император Тиберий милосерден и добр к своим народам. А?

– Точно! Отрубите голову Аббасу, и дело с концом.

И Аббас был казнен – без всяких труб. Остальных же отпустили, строго предупредив о недопустимости бунта. Правда, и попытки протащить в Святая Святых Иерусалимского Храма пухлые щечки и ухмылку Тиберия римляне оставили. Сын Аббаса, восемнадцатилетний юноша, подумывал о восстании, но, в конце концов, решил, что время ударить по императорской власти еще не подошло. К тому же нужен был по-настоящему сильный вождь, желательно хороший ритор, обладающий к тому же тем, что в те времена называли