– Значит, они оба направились к площади?
– Да. И подошли к церкви Святого Христофора. Там как раз кончилась служба, и люди выходили на улицу. А гроб ставили в машину.
– И что потом?
Я стискиваю руки, упорно глядя вниз, на простыню. Нет сил говорить о дальнейшем. Но Пегар меня подбадривает:
– Ну, говори, Огюстен! Ты же знаешь – твое свидетельство бесценно. Я понимаю, тебе тяжело и больно вспоминать весь этот ужас, но ты просто обязан помочь нам – журналистам, полицейским, политикам, гражданам нашего города, всей стране, всему миру. Может быть, только ты один и знаешь доподлинно, как оно все было на самом деле.
– Ну… значит…
Нет, я не стану описывать ему эпизод с жареной картошкой. Стоит признаться, что я голодаю, и он сможет докопаться до всего остального.
– Огюстен, дорогой мой, давай, соберись-ка с мыслями!
Ох, какой он прекрасный актер, наш Пегар! В эту минуту я почти готов поверить в его сочувствие.
– Справа от меня произошел один инцидент, который отвлек мое внимание… Кто-то поскользнулся на собачьих какашках и выругался…
– Нет!
– Да.
– Нет!
Как это Пегар учуял, что я вру?! Неужели он настолько проницателен? Или я просто такой неумелый враль?
Он встает и начинает расхаживать вокруг моей койки, прерывисто дыша и теребя свою сигару.
– Только не говори мне, что ты упустил главное из-за какого-то собачьего дерьма и проморгал сам теракт!
– Да нет, я его видел.
– Ага!
Он тотчас садится, хватает свой блокнот, кладет его на колено и, нагнувшись ко мне, вкрадчиво просит:
– Расскажи мне все, Огюстен, миленький!
– Через несколько секунд молодой подошел к толпе, окружавшей катафалк, распахнул куртку, выкрикнул какую-то неразборчивую фразу и…
– Аллах акбар?
– Что?
– Он выкрикнул: «Аллах акбар!» Это я уже знаю. Переводится как «Бог велик!».
– Ну, может быть… Потом он вытянул руки, сделал какое-то резкое движение, и прозвучал взрыв.
– А старик?
– Какой старик?
– Ну, тот, что его сопровождал.
– Я его больше не видел.
– А не стоял ли он возле гроба?
– Нет.
– Значит, смылся в последний момент?
– Понятия не имею.
– Но, может, потом-то ты его разглядел среди жертв? Он ведь был в джеллабе – неужели не осталось хоть какого-нибудь лоскутка?
Этот вопрос приводит меня в изумление. Как он догадался, что это существо настолько заинтересовало меня, что я высматривал его даже из «скорой», покидая площадь?!
– Месье Пегар, я ведь говорил вам, что потерял сознание. И когда меня привели в чувство, мне было не до того, чтобы выискивать какие-то…
– А я убежден, что ты это сделал!
Я снова умолкаю, разинув рот от удивления. Пегар кивает, нахмурив брови:
– Я абсолютно в этом уверен! И знаешь почему? Потому что ты прирожденный журналист! Да-да, совсем как я! Ты умный человек, который прячет свои эмоции подальше и ведет себя в первую очередь как настоящий профи. Или я ошибаюсь?
Понурившись, я бормочу что-то похожее на согласие.
– Ну так как же? – торопливо спрашивает он.
– Его там не было.
– Гениально! Вербовщик сопровождает террориста до места акции и скрывается, убедившись, что взрыв будет осуществлен. Великолепно! Вот он – новый метод, о котором еще никто не сказал ни слова! (Может, о котором никто еще не пронюхал?)
Он притопывает и хлопает в ладоши, вне себя от счастья. Раненые и погибшие в этой чудовищной атаке его совершенно не заботят… Сейчас он похож на могильщика, который радуется эпидемии.
– Как, вы еще здесь?! – ахает Мириам, входя в палату.
