– Ну если ты не в состоянии заводить полезные знакомства, то это, естественно, приходится делать мне, – ответила она.
– А где вы работаете? – спросила Жанка Валерия.
– На чрезвычайно ответственном фронте, девочка, – ответил тот, с нежностью глядя на нее. – Я, можно сказать, обеспечиваю выполнение Продовольственной программы. Я всегда мечтал устроиться куда-нибудь поближе к продовольствию. Мечтал об этом, даже когда начинал на ударных стройках, несмотря на весь свой энтузиазм. Чтобы оно, продовольствие, было у меня вот тут, под рукой.
Игорь Евгеньевич тронул меня за локоть.
– А ты как – еще не определился с работой?
– А что?
– Тог наш разговор… Время подходит. Ты помнишь мое главное условие? «Плевать я хотел на все твои условия», – подумал я.
– Чтобы вы были довольны моим поведением?
– Да. И хочу предупредить тебя, что пока не могу сказать, что доволен тобой. Скорее, недоволен. Ты знаешь, я много могу для тебя сделать, но я должен чувствовать, что у вас с Лорой надежные отношения. А у вас нет взаимопонимания…
«Плевать я хотел на то, что ты можешь для меня сделать», – подумал я и сказал:
– Лора призналась мне однажды, что как только видит нового мужчину, у нее появляется единственная мысль – можно ли с ним переспать.
– А что ты думаешь, когда видишь новую женщину? – строго спросил Игорь Евгеньевич.
– Правда, меня иногда смущают мои мысли, – признался я.
– Что касается работы, – сказал мне Валерий, – если ты еще не определился, могу тебе помочь. Будешь доволен.
– А на каких условиях? Что от меня потребуется?
– Абсолютно ничего! Я просто сделаю это для тебя – и всё!
– Обратите внимание на нашего Антона! – вдруг воскликнула маман, поднимаясь из-за стола. – Это он просится!
Все посмотрели на кота, который стоял на задних лапах, а передними царапал дверь в туалет.
– Итак, – объявила маман, – начинаем наше представление! Наше варьете! Театр одного кота! Антон Антонович Антониони! Самый воспитанный кот нашего времени! Просим публику занять свои места и соблюдать тишину, чтобы не мешать маэстро сосредоточиться!
Все столпились перед дверью в туалет. Кот неторопливо прошелся перед унитазом, как бы примериваясь, и, упруго подобравшись, вскочил на сиденье. Несколько секунд балансировал на краю, загнув хвост трубой, а потом, раскорячившись, ловко устроился над самой воронкой. Зафиксировавшись в таком положении, он поднял морду и обвел зрителей серьезным и даже строгим взглядом.
От этого взгляда Валерий первым захохотал, согнувшись пополам, как будто ему выстрелили в живот. Следом за ним зашлись хохотом остальные.
– Антон!..
– Антончик!..
– Антошкин!..
– Антониус!..
– Антонишвили!.. – на все лады подбадривали кота, который тужился, наморщив лоб и неодобрительно поглядывая на нас.
Наконец кот закончил свои дела, спрыгнул на пол и невозмутимо занялся умыванием, а мы, вытирая выступившие от хохота слезы, отправились продолжать ужин.
Один лишь Ком ни разу не улыбнулся, и вообще на его лице не отразилось никаких эмоций.
– Конечно, идиотизм ужасный! – шепнул я ему, как будто оправдываясь. Он ничего не ответил. Я взглянул ему в глаза, но вместо глаз увидел две черные дыры.
После ужина наши с Валерием взоры одновременно упали на шахматную коробку.
– Играешь? – спросил Валерий. – Может, напряжем наши лысые?
– Давай, – согласился я, – расставим.
Я любил шахматы; на работе я к ним здорово пристрастился и играл далеко не хуже других, «обувая» самого Фюрера, а он считался у нас сильным игроком.
