- Ты видишь что-нибудь, когда тебе снимают повязку? – спросила Клава.
Корнышев движением головы ей ответил: не вижу.
- А что говорят врачи? Зрение вернётся?
Кивнул в ответ. Обещают, что видеть будет. Может, врут?
- Ты меня действительно не помнишь? – спросила Клава.
- Помню, – после длительной паузы неуверенно ответил Корнышев.
- Опиши меня. Какая я? Лицо какое? Волосы?
Корнышев замялся. Ему даже фотографию этой женщины не показали. Намеренно. Чтобы если уж отшибло память, так отшибло.
- Бли-и-иже, – просил Корнышев. – Где твоё лицо-о-о?
Он протянул руку, слепо и беспомощно пошарил в воздухе, покуда сердобольная Клава сама не ткнулась лицом в его ладонь.
Корнышев обнаружил, что лицо её мокрое. А слёзы катились из клавиных глаз градом. Проняла её беспомощность Корнышева. Значит, угадал Захаров, не показав ему фото Клавы. Натурально получилось.
- Ты пла-а-а-чешь?
Клава затрясла головой.
- А про себя ты помнишь что-нибудь? – спросила она сквозь слезы. – Как тебя зовут?
- Сла-а-ава.
- А фамилия?
- Ко-о-орнышев.
- Раньше ты говорил, что ты Вяткин Гена. Ты это помнишь?
Корнышев кивнул согласно. Вряд ли это ему чем-то грозит.
- А на самом деле ты – кто?
- Сла-а-ава, – повторил Корнышев.
- Ты уверен?
- Да. А что-о-о?
- Ничего.
***
Утром Клава сварила картошку. Клубни резала только пополам, чтобы куски получились круглые, и их можно было брать руками. Могла бы и суп сварить, но не представляла, как слепой Корнышев будет орудовать ложкой, а самой его с ложечки кормить – упаси боже, обрыдаешься от жалости. А тут – бери картошку руками, и никаких проблем.
С картошкой Корнышев действительно справлялся хорошо. Нащупывал очередную картофелину в стоящей перед ним тарелке, брал её осторожно и бережно нёс ко рту. Потом жевал с видом отрешённым и задумчивым.
Клава сидела напротив, смотрела на Корнышева с состраданием. Стук в дверь, и сразу в комнату, не дожидаясь позволения хозяев, вошёл небритый малый в рваных джинсах и застиранной футболке с эмблемой какого-то неведомого клуба на груди.
- Приветкакжисть, – равнодушно процедил он сквозь зубы так, что несколько слов слились в одно, да и то в его исполнении получилось каким-то куцым.
Клава занервничала. А гость, не обращая на нее ни малейшего внимания, приблизился к Корнышеву.
- ГеннадСергеичктовастак? – говорил он, по-прежнему лепя слова друг к другу.
Корнышев замер и молчал.
- Бедакакаяяреальноговорю!
Гость потянулся было к корнышевскому лицу, будто хотел рубцы ощупать, но не решился. Обернулся к Клаве.
- Невидитнихрена?
Клава нервно покусывала губы.
- Он выздоравливает … уже … почти …
Гость посмотрел на неё внимательно и вдруг оскалился, обнажая рыжие гнилые зубы.
- Скорейшегомлявыздоровленья! – выпалил он и потянулся к двери, едва не пританцовывая от распирающего его чувства торжества.
Дверь он за собой захлопнул с чувством, будто хотел, чтобы погромче получилось. Было слышно, как скрипят под его торопливыми шагами половицы в длинном коридоре.
- Кто-о-о? – вопросительно произнёс Корнышев.
- Это Буза, – ответила Клава, едва не плача. – Ты его помнишь?
- Не-е-е …
- Редкий подлец! Это он на разведку приходил. Слава! Давай людей позовём! Вроде бы как в гости!
Клава в панике.
- За-а-ачем? – прошелестел пребывающий в спасительном неведении Корнышев.
- На разведку приходил! Ты понимаешь? Сейчас сюда Колян заявится! Ты помнишь Коляна? Не помнишь. Ну, ты сам мне рассказывал, как вы с ним повздорили однажды.
