Потом он часто цеплялся за это воспоминание. Но в ту минуту душе было не до звона. Кинлох переживал мучительный стыд. Женщина слышала, как он молил о пощаде, как блеял, как баран, от страха… Ничего более позорного не бывало с ним в жизни. Жалость женщины звучала обидой, в ней чувствовалось презрение.
Опять послышался металлический щелк.
– Вы опять зажгли свет, – простонал он невольно. Он не желал, чтобы она видела его в эту минуту.
– Нет, я потушила фары… Скоро будет день.
Они, видно, ехали по лесной дороге, потому что Кинлох слышал теперь чириканье птиц. Начинался рассвет. Кинлох, лежал и слушал. Воздух был свежий, но сухой. Через некоторое время птичье щебетанье утихло, оставшись позади.
Женщина заговорила снова:
– Зачем вы связались с этим негодяем? Лицо у нас… не похоже на преступника.
После блаженных мыслей о женщине и автомобиле, вопрос поразил его и обидел.
– Разве достаточно светло, чтобы видеть это? – спросил он насмешливо.
Она, как будто, не сразу поняла.
– Если вы сядете и посмотрите, то увидите, что уже день… вокруг нас лес… и… птицы. Но, – прибавила она, сменив тон, – вряд ли вас такие вещи интересуют.
– Да… нет… не сейчас.
– А обычно интересуют? Я хотела бы думать, что вы не совсем пропащий человек.
Тон ее обозлил Кинлоха.
– Слушайте, – сказал он резко, – вы о душе моей не мучайтесь. Нравственность моя не лучше моей внешности.
Невольно он спрашивал себя теперь, кто эта женщина. Его нерешительный ответ она истолковала по-своему и подумала, что упоминание про природу тронуло в нем лучшую часть души. Значит, она считала его негодяем, злодеем? Правда, забинтованный, небритый и немытый, в порванной одежде он должен был выглядеть неважно. Особенно, в лучах нарождающегося утра. Контраст легко представить. Но, все-таки, считать злодеем! Самолюбие Кинлоха было раздражено.
Он молчал. Женщина тоже больше не говорила. Кинлох размышлял. Когда автомобиль свернул с шоссе и, замедлив ход, выехал на боковую дорогу, он решил, что имеет право задать вопрос:
– Куда вы меня везете?
– Теперь недалеко… Я высажу вас на дороге.
– Высадите на дороге! Зачем?
– Чтобы избавиться от вас… вы должны быть благодарны за участь, которой не заслуживаете.
Это напомнило ему про действительность.
– Он умер?
– О, да. Но есть вещи похуже смерти, вы знаете.
Кинлох внутренне содрогнулся. Уж не намекала ли она на его недостойное поведение, когда он молил о пощаде.
– Вот как? – усмехнулся он. – Интересно, что он думает теперь об этом. За это полагается виселица, вы знаете?
– Вам она, во всяком случае, не грозит… если не попадете в полицию.
– Понимаю, все это делается, чтобы спасти убийцу. Вы думаете, что я видел его, и ради него стараетесь убрать меня подальше. Тоже нашли свидетеля! Одним словом, выбрасываете меня на дороге?
После паузы женщина холодно ответила:
– Да, я заинтересована в его безопасности. Вы должны быть благодарны за это Богу, потому что иначе вам было бы еще хуже.
Это был опять намек на его преступную натуру. Видно, она считала случайностью, что не он совершил убийство. Обозленный Кинлох сделал усилие и сел.
– Ваша заботливость об убийце прямо трогательна, – усмехнулся он. – Не понимаю, как вы могли связаться с таким человеком… вы, кажется, имеете такие высокие понятия о нравственности, любуетесь солнечным восходом и пением невинных птичек?
Слова задели ее. Он слышал, как она глубоко вздохнула. Видно, она хотела что-то сказать, но промолчала. Когда автомобиль въехал на гору и начал спускаться вниз, она заметила:
