За то, что свел меня с тобой.
Начес на Любанькиной голове не выдерживает натиска эмоций, и из него выпадают отдельные прядки, обрамляя ее лунное лицо таинственным ореолом.
Стоит ли говорить, что целый табун немолодых романтиков в белых тапочках выводил ногами замысловатые крендели вокруг этой царицы ночи. В тот раз скандал случился, когда пришло время «медляка». Из-за Любки поспорили двое из тех, что заприметили ее еще до танцев. Они интеллигентно ушли разбираться за ограду. Когда вернулись, Любанька уже медленно топталась по площадке в объятиях какого-то бородача, который явно решил, что сегодня судьба ему широко улыбнулась. «А рябина на снегу плачет белым инеем, как продрогшая моя поздняя любовь», – давил на больное Трофим. Бородач оказался мужиком крепким и агрессивным. Угостил тех двоих хорошими ударами в челюсть. По очереди. Сразу, как подошли. Неинтеллигентно – прямо на площадке. Была заварушка и визги. Потом все соперники вместе с Любкой и Алкой зажигали под «Кайфуем, сегодня мы с тобой кайфуем» и «Марджанджа». А после пили водку на скамейке. Пили до победного: теперь мужики, видимо, старались друг друга перепить. Дальше Алка не помнит.
«Что такое? Как не помнит? На самом интересном месте! С кем Любка-то ушла?» – волновались очень александровские женщины. Ведь только что они слушали, открыв рты. У старенькой бабы Светы, Светланы Афанасьевны, можно было даже рассмотреть элементы нижней вставной челюсти. Это неудивительно, ведь она вместе со всеми в это время находилась в самом центре сюжетного водоворота. В непосредственной близости от Покровских ворот. У нее захватывало дух и замирала душа. И так хотелось в санаторий, на танцплощадку, где музыка и кавалеры.
– Да чё? С кем-нибудь да ушла. Это ж Любанька, – решали женщины. Рассказчица не отрицала такой возможности, но смотрела все-таки с сомнением, потому что думала про себя о том, что вряд ли они с Любкой тогда могли ходить.
А вот утро Алка запомнила хорошо, так как пришла строгая врачиха, зам. главврача санатория. Она посетила комнаты участников разврата и сделала всем строгий выговор:
– Алкоголя больше – ни грамма! Запрещаю категорически. На танцы – ни ногой! Мало того, что у вас каждый раз после них давление зашкаливает! Теперь еще лица битые! И похмельный синдром! Что сейчас у вас с сердцем, я молчу уже.
Любаньку и Алку она ругала еще подробнее: женщины ведь они. Алке было очень стыдно. А Любанька только преданно смотрела с кровати на врачиху и согласно кивала на каждое ее слово темно-каштановым коком, свалявшимся за ночь в продолговатый колтун.
Вообще Алка сообщала много еще разных ужасных, позорных и захватывающих подробностей. Правда, отказалась поведать, почему в одно прекрасное лето она позвонила из санатория мужу, велела срочно приехать и забрать ее домой. Что, интересно, стряслось, а? Зацепило, что ли, и Алку взрывной волной Любанькиных страстей? Об этом Алла молчала, сколько у нее не допытывались.
Так шли годы, никто не молодел, но все время горели веселым янтарным светом в темноте вечеров раскосые глаза Любанькиного дома. Только однажды вдруг погасли. Что такое? Почему? Заболела Любка. Онкология. И все серьезно.
– Допрыгалась, проштитутка, – сказала бабушкам на лавочке Светлана Афанасьевна. Две женщины, тоже имеющие онкологический диагноз, возмущенно уставились на нее.
– Ну да, так-то, – спохватилась баба Света, – рак от разного бывает.
