Я сразу направилась на кухню, а гость был волен слоняться по квартире. Прозрачный чайник наполнялся травами, ягодами и, собственно, чаем, а панкейки уже шипели на сковородке.
– Что это? – я выглянула в проём двери, а мальчик в коридоре с подозрением таращился на мой папье маше. Планировалась кошка, но получился неровный комок клея и бумаги, непокрашенный и ничем не покрытый. В общем, получилось, что получилось.
– Это моя Китти. – я пожала плечами, словно это месиво и правда похолило на кошечку.
– Её что, машина переехала? – парень выгнул бровь и теперь тыкал в неё пальцами. Я ухмыльнулась.
– Смотрю, язык у тебя хорошо подвешен. – и вернулась к готовке, а когда всё уже лежало на столе, поставила турку на огонь и начала мыть посуду.
– Кто это? – я обернулась и посмотрела туда, куда указывал детский палец.
Мои руки невольно разжались, и тарелка со звоном разлетелась по раковине большими осколками, а сердце упало в пятки. Ребёнок мгновенно съёжился, напуганный грохотом.
– Ты чего? Не поранилась? – когда он понял, что опасность ему не грозит, подбежал ко мне, бегло беря меня за руки и осматривая их.
– Нет. – я слабо улыбнулась ему, отрывая глаза от фотографии на стене. – Это мой отец.
– Ты живёшь с ним?
– Я убила его пару часов назад. – осколки полетели в мусорное ведро.
Мы простоял в молчании ещё немного. Ватными руками я вылила содержимое турки в кружку, а мальчик вдруг подал голос.
– Я бы тоже хотел убить своего.
До меня не сразу дошёл смысл его слов. «Тоже. Разве же я хотела этого?»
– Никогда не видела твоего отца. – только и смогла выдавить я.
– Это потому, что он не выходит из дома. Врос задницей в своё кресло и не встаёт. У него какая-то болезнь, когда сильно толстеешь и не можешь похудеть. Но он и не пытается, только постоянно пьёт и кидается вещами. Я только не пойму, как они снова оказываются у него, если он встать не может. – он выдохнул несвойственно горько для своего возраста, и я потрепала его по макушке, не зная, как утешить. Он отмахнулся.
– Кушать хочешь? – мальчик неуверенно кивнул, заставляя кудри подпрыгнуть, и опустился за стол, на который я тут же указала. – Ешь сколько влезет. Нужна будет добавка, скажешь.
Он ошарашенно поглядел на содержимое тарелок: свежеиспечённые панкейки, фрукты, нарезанные сыр и колбаса, масло и хлеб, из которых можно было состряпать бутерброд, имбирное печенье и конфеты. Нормальной еды, конечно, не было, но и этим можно было наесться до отвала.
– А ты будешь? – он подозрительно поглядел на меня.
– Я не голодна.
– Я не люблю подачки. – он откинулся на спинку стула, скрещивая руки на груди.
– Как тебя зовут? – я смотрела на него через дым, извергаемый кофе в моих руках.
– Том.
– Том, если я поем с тобой, это не будет считаться подачкой? – он на секунду задумался, и помотал головой.
Мы стукнулись кружками и Том налетел на еду. Все следующие разы, когда он приходил ко мне в гости, мы ели исключительно вместе. Даже если он оставался в квартире один, на что я сразу дала ему разрешение, то ждал моего возвращения, чтобы сесть за стол вдвоем. Мне нравилась его компания, а ему нравилось находиться где-то не на улице, и тем более не дома. Про его семью я больше не спрашивала – слишком щекотливая тема – в отличие от Тома, который не скупился на вопросы. От некоторых у меня волосы дыбом вставали, но вспоминая, в каких условиях этот ребёнок рос, даже радовалась его любознательности.
