Черная пантера - страница 12

– Мое… мое… мое…

Солнце светило и уходило. И много-много раз Аврора с розовыми крыльями и с жгучей улыбкой отдергивала и задергивала полог у постели солнца.

И шаги мои делались медленней. И мои кудри уже не так обильно вились под моей старой шляпой. И даже иногда боялся я, что у меня не будет сил обнять так крепко мое счастье, как обещал ему…

Мне было холодно. Я стал чертовски зябким с недавних пор. Бывало, кровь клокочет и кипит… А теперь под плащом моим холодно.

И плащ мой как-то постарел, осунулся. Я много уже раз чинил его, сидя на сыром камне.

Когда я прикасался рукой ко лбу, то под моими пальцами сердито бороздились морщины кожи.

Было невесело вокруг. И я с презрением глядел на тусклые болота с качавшимися кое-где лиловыми цветами и говорил:

– Вам хорошо лежать и киснуть. У вас нет счастья. А у меня ведь есть оно… Оно лежит на дне серебряного озера. И я его люблю, люблю…

По болотам шагали вблизи меня длинноногие цапли. Они глядели на меня и говорили мне:

– Оно тебя не любит, твое счастье. Полюби нас или зеленых, квакающих по ночам лягушек.

Я им не отвечал. Я низко надвигал на лоб мою изношенную шляпу, я опускал глаза и с сжатыми печальными губами ходил возле серебряного озера.

Была ночь… Наклонилось темневшее небо над заснувшей землей… И облака скользили медленно, торжественно, словно покрытые попонами и медленно идущие спокойными шагами лошади в похоронной процессии…

«Хоронят там кого-нибудь?» – подумал я.

И когда я подумал о смерти, то мне сделалось страшно.

Мое озеро было холодным и темным. И вдруг я явственно увидел, как стали зажигаться на дне его веселые и яркие огни.

Мое счастье устроило праздник… Мое счастье готово прийти.

Как горели огни в темном озере! Как хорош был ночной пир огней!..

Я не знал, сколько богатств хранит у себя счастье. Я не знал, что у него так много рубинов, напоенных кровью, и вздрагивающих от радости топазов…

Огни горели медленно, торжественно…

И прошла ночь. И наступило утро.

Утро было печальное…

Когда же я, измученный нетерпеливым ожиданием, полузамерзший, подошел к воде, чтобы наконец достать его, обнять его, мое капризное и не дававшееся мне так долго счастье, то я увидел в озере лицо свое…

– Не придет… – закричал я, дрожа весь от гнева, – не придет мое счастье!

Я был стариком. И в озере я увидел седые кудри, пергаментное желтое лицо, застывшие глаза.

Жизнь прошла незаметно – в одном ожидании.

Я сел тогда на сырой камень. На этом камне много раз чинил я плащ мой. И закрыл глаза.

– Пусть теперь придет смерть.

Но это слово «смерть» терзало мою душу.

Я сидел там. В моем мозгу тяжелыми седыми гнездами свивалась паутина…

Но когда засмеялись болота и цапли, то я приподнял голову и произнес:

– Молчите вы… Ведь вы не знаете, какое страшное страдание – ждать свое счастье, ждать всю жизнь и умереть, не видевши его.

С презрением накинул я печальный траурный покров на небо и на землю, чтобы ничего не видеть и не знать.

И я сидел…

Проклятое болото, не ждавшее никогда счастья!

И я не плакал…

Длинные пальцы американца-тапера, скользя и торопясь, наигрывают грустный вальс. По зале кружатся с медленной грацией пары. Тапер склоняет близко к клавишам свое чахоточное жалкое лицо и играет, играет, словно стараясь передать в разбитых звуках разбитую жизнь.

Гросс Перл, в тяжелом новом платье из толстого, негнущегося шелка, стоит возле окна, любуясь ярко освещенным портом. В ее глазах мелькают злые огоньки, и она шепчет, улыбаясь: