…Беседа произошла за кулисами. Сразу после репетиции.
Узнав кто я, и по какому поводу здесь, они окружили меня и внимательно выслушали, после чего, вздыхая с преувеличенным, как мне показалось, трагизмом, принялись поочередно делиться воспоминаниями о Григории Нестреляеве.
По словам актеров, выходило, что Нестреляев был добрым и жизнерадостным человеком, не склонным к мыслям о самоубийстве. Ближний круг его знакомств ограничивался театром, в котором он служил, и гримера с фамилией Зыменов в данном театре никогда не было.
Звезд с неба Нестреляев почти никогда не хватал, являясь хоть и крепким актером, но лишенным при этом какой-то сверкающей харизмы. Обычно, ему доставались роли второго плана: он играл то лучшего друга знаменитого сердцееда, то по пятам следовавшего за своим начальником помощника, то дворецкого в богатом доме графа. Однако незадолго до его смерти, Нестреляева вдруг стали замечать, и на какой-то короткий период он даже стал любимцем критиков и кумиром публики, а среди ролей, которые ему доставались, начали появляться главные герои.
Перед смертью актер ушел в отпуск, планируя путешествие в Столицу по делам личного свойства. Как раз на обратном пути из нее и произошла трагедия.
Сообщив мне все это, актеры труппы попрощались со мной и ушли.
Но одна довольно привлекательная актриса, лет, правда, этак сорока или сорока пяти, осталась. И она явно ждала, когда коллеги ее окажутся вне пределов слышимости. Глаза этой актрисы говорили мне: «Не уходи».
– Им всем наплевать на смерть Гриши, – бросила она, метнув молнию взглядом. – А некоторые даже рады.
– Но, судя по всему, не вы, – предположил я.
– Гриша был мне… как сын, понимаете?
– Вполне.
– Вы интересовались неким Зыменовым, верно? Никому из нас действительно не знакома эта фамилия. Но по всему выходит, что человек этот очень и очень неординарен, раз смог роковым образом повлиять на Гришу.
– Я не утверждаю, что смог. А только предполагаю это. Но к чему вы клоните?
Женщина, которую, оказалось, зовут Чернецкая Анна Степановна, поведала, что примерно за неделю до начала стремительного карьерного взлета Григория Нестреляева, в кафе, где труппа праздновала день рождения одного из актеров, с ныне покойным завязал беседу странный, колдовски обаятельный и в высшей степени неординарный господин.
– Имени его я не запомнила, да и не хотела. Было в нем что-то… интуитивно пугающее, несмотря на внешнюю привлекательность. К тому же его интересовал только Гриша.
На мой вопрос, как в точности выглядел этот господин, Анна Степановна ответила, что вроде он был высок, атлетически сложен, ярко-голубоглаз, с четко очерченным подбородком и выраженными надбровными дугами.
– Своим типажом он мог бы напомнить вас, – подметила она, – отними у него озорство и чертовщинку.
При этом моя собеседница добавила, что может ошибаться в деталях, посетовав на алкогольный дурман, которому подверглась в тот вечер. Но кое в чем актриса не сомневалась, и речь идет об одеянии таинственного субъекта: черном цилиндре, который он не снимал даже в помещении, и столь же черном сюртуке.
Это уже любопытно, подумал я.
– О чем он разговаривал с Григорием?
– Поспорил с ним, что сможет сделать его звездой номер один в нашем театре.
– И каковы были условия пари?
– Ими Гриша поделиться со мной сначала не хотел, найдя спор шуточным, а потом не смог, поскольку наутро помнил мало. Но, кажется, они с неизвестным господином зафиксировали договоренности на бумаге.
