– Ну почему же? Я могу и от соседей позвонить…
…Ненавижу горгулий. Особенно мрачнеющими из-за уходящего солнца вечерами.
Зачем они демонстрируют мне свои языки?
Зачем смотрят плотоядно?
Зачем поворачивают головы, отслеживая мой путь?
Я ведь знал ответы на эти вопросы. Знал еще утром. Но забыл.
И, главное, почему никто из прохожих не замечает, что горгульи могут шевелиться, ежели захотят?
Люди слепы. Люди глупы. Люди разучились смотреть наверх, поскольку уверены, что ухабы и кочки, требующие внимания, всегда находятся внизу, под ногами.
Я часто смотрю наверх. Зло всегда скрывается именно там. Злу приятно наблюдать за миром свысока, ведь так легче презирать его и чувствовать над ним превосходство.
Выходя утром из дома, я неизменно беру с собой большой армейский парабеллум.
А, ступая по улицам, часто смотрю наверх…
…почувствовал, что теряю концентрацию, поэтому отхлебнул из фляги немного настойки.
На самом деле, с горгульями у меня нейтралитет. И не такие уж они подвижные, какими вдохновленное магией вечернего Города делает их мое воображение.
Хотя немного, конечно, двигаются…
…на Подгорной. Район, безусловно, плохой, но бывают хуже и куда опасней.
Я поднялся на второй этаж и постучался в нужную квартиру – тишина. Постучался снова, настойчивей и сильнее. Я знал, что дома кто-то есть, поскольку заметил в окнах свет, когда был еще снаружи.
Наконец, раздались шаги, и закономерно донеслось: «Кто?»
После моего ответа старая дверь скрипнула и открылась. Перед собой я увидел сердитого пожилого мужчину в очках. Это был отец Григория Нестреляева, Андрей Львович.
Громко и четко (поскольку собеседник оказался глуховат) изложив цель своего позднего визита, я попросил Андрея Львовича поделиться соображениями касательно последних двух месяцев жизни сына.
Повествование выдалось малоинтересным, в ходе него Андрей Львович высказал все, что думает о таком виде искусства как театр, назвал всех актеров бездельниками, а Анну Степановну Чернецкую – старой стервой.
Далее я спросил у старика, не говорит ли ему о чем-либо фамилия Зыменов, не знает ли он, с какой целью Григорий ездил в Столицу, и не водил ли сын знакомства с господином в черном цилиндре.
На первые два вопроса Андрей Львович ответил отрицательно, а вот на третий, после секунд раздумий сообщил следующее:
– Приходил какой-то… сын ему открывал. Вроде в цилиндре был. Я слышу-то плохо, но господин этот все что-то Грише напоминал. «Все всерьез», – говорил. И еще, что о чем-то там не шутил. И про документ какой-то: «Прочитайте, он же и у вас есть».
– А могу ли я поискать этот документ?
Нехотя, объяснимо недовольный вторжением, Андрей Львович все же согласился впустить меня в квартиру, после чего указал на комнату своего сына.
В ней царил беспорядок: всюду валялись страницы пьес, наряды и реквизит, стопками разной величины были сложены книги, поверхности покрывала пыль и паутина.
В таких условиях задача отыскать договор о заключенном между Григорием Нестреляевым и господином в цилиндре пари выглядела почти невозможной, но иного пути не оставалось, и я принялся за дело…
…вытер рукавом пот с лица и, отказываясь верить собственным глазам, прочел: «Я, Сыщик (далее – Исполнитель), добровольно и в трезвом уме предлагаю, а я, Нестреляев Григорий Андреевич (далее – Наблюдатель), добровольно и в трезвом уме принимаю пари, согласно которому до конца следующего месяца Исполнитель гарантирует сделать Наблюдателя самым обласканным критиками актером Города и главной звездой его театрального мира. До Наблюдателя доведен способ (и Наблюдатель с ним полностью согласен), благодаря которому Исполнитель намеревается достичь упомянутого результата, и заключается который в гримировании Исполнителя под Наблюдателя и участии вместо Наблюдателя в репетициях и спектаклях на бесплатной основе.
