В случае достижения Исполнителем гарантируемого Им результата, Наблюдатель обязуется по первому требованию выполнить любое Его желание при дополнительном условии, что оно не будет сложным.
В случае провала Исполнителя и недостижения гарантируемого Им результата, Он по первому требованию Наблюдателя обязуется выпустить пулю себе в висок, ибо это не является сложным».
В договоре также указывалось, что он составлен в двух экземплярах, один из которых передается на ответственное хранение Исполнителю (выходит, мне), а другой – Наблюдателю (Нестреляеву).
Часть текста была написана почерком Григория (в чем я убедился, проведя сверку с многочисленными бумагами, разбросанными по комнате), а часть, как будто, моим.
Также внизу стояли подписи обеих сторон, в том числе очень похожая на мою.
Я забрал этот договор с собой…
…в бешенстве ехал домой в экипаже.
Мимо проплывали каналы, мосты, площадь и ночные улицы Города, освещенные лукавым светом фонарей. Во мраке переулков поджидали добычу чьи-то изголодавшиеся тени. Под копытами лошади стучала брусчатка, и то мог бы быть единственный звук, нарушающий тишину.
Не окажись возница таким веселым и разговорчивым парнем, всячески пытающимся юморить и втянуть меня в беседу.
– Сделай одолжение, дружище, – бросил я в ответ на очередное словоизлияние, – замолкни. Думать мешаешь.
И повод крепко подумать действительно был.
Мало того, что до Зыменова (сомнений не было – это именно Зыменов, поскольку в договоре упоминалось гримирование) как-то добралась весть о моем к нему интересе, так он еще умудрился прознать, как я пишу и расписываюсь, а затем подкинул липовое соглашение в комнату Нестреляева.
Но как именно он добыл образцы моих почерка и подписи?
А как догадался, что появлюсь в жилище покойного актера? Чернецкая ему сказала?
Вполне возможно, что женщина с ним заодно, ведь о грядущем обыске у Нестреляева знала только она.
Но зачем в принципе Анне Степановне понадобилось провоцировать меня на этот обыск, когда гораздо проще было всего-навсего присоединиться к пустым и бесполезным показаниям других актеров, после чего, не втягиваясь в уединенный разговор, уйти?
Можно ли теперь доверять ее описанию внешности Зыменова (актриса сказала, что мы похожи), или это – часть дурного розыгрыша?
Только ли почерк и мое имя ложны в договоре? Сохранена ли при этом его суть? И, если исходить из того, что сохранена, по какой причине Зыменов взялся толкать бедного Нестреляева на суицид? И зачем актер ездил в Столицу?
Может ли в глазах Зыменова существовать некая взаимосвязь между Поэтом и Нестреляевым? По какой логике он преследует других людей?
Только ли мелкой пакостью в виде публикации пасквильной книги угрожает Поэту гример?
Внутри росло чувство, будто меня пытаются водить за нос. Терпеть не могу, когда подобное случается.
Впрочем, отважившиеся на такую попытку смельчаки, всегда потом горько жалеют…
…Я спросил Солдата, не выпьет ли он со мной.
Солдат, ерзая своим безногим телом на кухонном стуле, ответил, что с удовольствием выпьет.
Я положил на стол две рюмки и наполнил их водкой. Не чокаясь, мы влили в свои глотки сорокаградусный яд, после чего я повторно наклонил бутылку и перелил часть ее содержимого в хрусталь.
И мы с Солдатом вновь осушили посуду.
А когда я разлил водку уже по третьему разу, Солдат, перед тем, как выпить, спросил:
– За что мы пьем, командир?
