Меняясь, погода меняет и людей: все больше становится на них одежды, все быстрее они перемещаются из одной точки в другую, и все реже мне удается заметить в толпе улыбающуюся физиономию, поскольку очень трудно морщиться и улыбаться одновременно.
Не меняются только попрошайки: и одежды на них по-прежнему мало, и никуда они не спешат, поскольку уже давно пришли, и глаза их хранят то же отрешенно-скорбное выражение, что и всегда.
Никогда не прохожу мимо просящих милостыню (если уверен, конечно, что передо мной не жулик, а подлинно нуждающийся), поэтому, когда мне на глаза попалась согбенная под тяжестью лет старушка, тщетно укутывающаяся в видавшее виды пальто, дабы защититься от всепроникающего дыхания грядущих морозов, я немедленно положил на протянутую ей ладонь несколько монет.
Слабая и замерзшая она даже не смогла поднять на меня взгляд, а только едва заметно кивнула головой в знак благодарности.
Потом я нашел свободный экипаж, и большую часть пути до театра, где мне снова нужно было поговорить с Чернецкой, преодолел в нем.
Но посещение театра оказалось тщетным: на очередном прогоне собралась вся труппа за единственным исключением – Анны Степановны, которая, никого не предупредив, просто проигнорировала репетицию. А эту женщину, по словам, других актеров, всегда отличали обязательность и пунктуальность, поэтому члены труппы прибывали в удивлении и некотором беспокойстве.
Адресом Чернецкой со мной поделились без каких-либо возражений, с уважением относясь к моему интересу делом Нестреляева, и он совпал с тем, что под диктовку актрисы я ранее записал в дневник.
Чернецкая проживает не слишком близко от театра, но все же в шаговой от него доступности. Ей принадлежит квартира на первом этаже хорошего двухэтажного дома.
Несколько минут я постоял у входной двери, просто вслушиваясь, поскольку хотел убедиться, что актриса на месте. Но никаких звуков из квартиры не доносилось. Скорее всего, женщина все-таки внутри, думал я, но ведет себя тихо, чтобы не выдать присутствия (типичное для преступников поведение). Тогда, не рассчитывая, что мне откроют, я постучал – резко и громко. Я надеялся напугать Чернецкую, чтобы она шевельнулась, вскрикнула или любым другим неловким движением сказала мне: «Я здесь». Любой опытный сыскарь знает: если злоумышленник находится дома, он обязательно даст это понять, даже не желая оного.
Но внутри по-прежнему царило равнодушное безмолвие пустоты. Я не чувствовал за дверью ничего.
Чернецкой в квартире нет, понял я. И решил, представившись сотрудником театра, расспросить ее соседей.
Из всех них ценными сведениями смог поделиться только семидесятилетний дедушка, проживающий ровно над актрисой. Он сказал, что встает очень рано и проводит много времени, глядя в окно, чем занимался и минувшим утром.
По его словам, Чернецкая незадолго до рассвета вышла из подъезда и куда-то (точно не в том направлении, где находится театр трагедии имени Камедова) пошла. До этого дня в столь ранних выходах из дома, актриса дедушкой замечена не была…
…Два часа я караулил возле дома Анны Степановны, притаившись за углом. Но потом решил бросить это дело, и наведаться в другой раз, поскольку суицид Нестреляева – лишь первая зацепка, а моего внимания дожидаются и другие.
В частности – Орден метафористов, на заседание которого однажды проник не кто иной, как Богдан Евгеньевич Зыменов. Вернее, человек, носящий такой псевдоним.
