Статус Терехова рос на глазах, щедрость однокашника стремительно повышалась и зашкалила, когда он отдал в подчинение двух погранцов-контрактников, сержанта и солдата, при полной амуниции и вооружении. Приказ звучал так: в дневное время они выполняют топографические работы под началом Терехова, но об этом никому ни звука. В ночное поочередно несут службу по охране "ученого", патрулируют и контролируют приграничную запретную зону с Казахстаном, а заодно скручивают в бухты старую колючую проволоку разрушенных запретных зон, поскольку чабаны жалуются, овцы животы вспарывают.
И всячески уточнял – неделя срока!
– Ну, ты доволен, Шаляпин? – Репей сам тащился от своего великодушия. – Говори, что еще надо, чтобы выполнить задачу? И отбыть на зимние квартиры?
– Такое ощущение, избавиться от меня хочешь! – засмеялся Терехов. – Чтоб не маячил на вверенной тебе, границе.
Сказал так бездумно, однако потом, по пути в верховье Ак-Алаха, зацепился мыслью и уже осознанно сделал такое же заключение. Щедрость Репьева ничем иным объяснить было невозможно. Даже сам провожать вышел за ворота, чуть ли не платочком помахать и слезу утереть. В это время и подошел к нему конюх Мундусов с рыжей, загнанной лошадью в поводу. Намертво уставший, сам словно запалённый, солдат был выкатан в жидкой грязи напополам с травой, поэтому с него текло, как с половой тряпки. Не взирая на это он невозмутимо доложил начальнику заставы, что серую в яблоках поймать не удалось. И показал разорванную узду, мол, в руках держал, но упустил по этой причине.
– Что с тобой? – хмуро спросил капитан, готовый взорваться.
– Падал. – односложно сказал конюх.
– С коня падал?
– Хозяин уронил, по земле катал…
Репей спрятал гнев под носовой платок, хотя насморка у него не было.
– Приведи себя в порядок. – приказал он. – Возьми свежего коня и езжай! Чтоб к вечеру кобыла была в стойле. И не только кобыла – гнедой жеребец! Моему другу придется сдавать арендованных лошадей. А их нет в наличии!
Благородство не сказанное – в друзья записал!
Солдат вдруг встал перед капитаном на колени и что-то сказал по-алтайски – будто прощения просил, клялся или каялся – не поймешь.
– Ты мне брось эти свои обычаи! – прикрикнул Репьев. – Отвечай, как положено. Ты можешь найти коней, я знаю. Если захочешь. Можешь ведь?
– Духи коней взяли. – Мундусов вскочил на ноги. – Обоих коней взяли! Назад не дают, товарищ капитан.
– Опять у тебя духи?!
Конюх произнес фразу на алтайском и тут же перевел:
– Хозяин пришел. Хозяин дна земли встал!
– А ты забери! Ты сам хозяин тут. Боец и пограничник. Короче, иди, договаривайся с духами.
– Есть! – сказал конюх.
– Удивительный народ. – как-то многозначительно проговорил Репьев, провожая взглядом солдата. – У них везде свой хозяин… Но не бойся, этот в доску расшибется, а приказ выполнит. Сейчас уйдет в степь и начнет камлать! Кони сами придут… Стой, чуть не забыл! Меня в Новосиб вызывают, на пару дней. Может, что передать? Гостинец, например, сыновьям?
– Ничего не нужно передавать. – выразительно проговорил Терехов. – И вообще, они сейчас в подмосковье, у дедушки.
Тот намек понял, и жесткость пожелания уловил, попытался оправдаться:
– Это так, ностальгия… Давай, трогай, Шаляпин! Поеду проверять наряды – заверну.
И даже по братски приобнял, после чего достал баранку из кармана и стал жевать.
Погранцы заскочили в кабину "Урала", а Терехов поехал, как барин, в кунге, в мягком плавающем кресле, возле топящейся чугунной печки, для безопасности обнесенной поручнями из нержавейки. Век бы так жить! Только от тряски и качки зашаталась импровизированная барная стойка, которую использовали еще вместо посудного шкафа и стола. Репьев остался возле ворот, то ли сморкался, то ли впрямь ностальгические слезы вытирал, при этом глядя на дорогу. Если Жора не задумал побыстрее избавиться от нежелательного соседства, то с однокашником творились чудеса!
