– Сколько служишь? – спросил Терехов.
– Срочную на границе. – рядовой немного расслабился. – В одном отряде с Рубежовым. Он из-за фамилии на границу попал. но был музыкант. На дудке играл, в оркестре, а я через день на ремень… А тут с девяносто третьего, как эту мерзлую шаманку из кургана выкопали…
– Так вы после срочной на контракт пошли?
Елкин помялся, заговорил с сожалением:
– Нет… Гражданская жизнь, прямо сказать, не поперла. А хотели весь мир окучить. Рубежов золотую жилу нащупал, сотовая связь только развивалась. На третью позицию уже выходили! Между прочим, в Москве работали, на Рублевке чуть ли не первыми поселенцами были… Но конкуренция, нам и обломали рога.
– После Рублевки на Алтай? – искренне изумился Терехов. – Да вы герои!
И неожиданно подвиг на откровенность.
– Все дело случая, стихия. – скромно вымолвил солдат. – Особняки, машины ушли за долги. Едем однажды в метро, бездомные, голодные, как волки. Банки на нас охоту открыли, в окладе держат… Тут объявление – набор по контракту! В пограничные войска!… В общем, мы теперь наемники, солдаты удачи! Почти "дикие гуси". Вот уже на третий срок подписались. Главное, нас тут банки не достают. С Алтая, как с Дона, выдачи нет!…
И осекся, поняв, что наболтал чужому, незнакомому человеку слишком много. Потом спохватился, послал ракету в небо и попытался сделать собеседника своим.
– Слышал, вы тоже поносили зеленую фуражечку? И с нашим командиром заканчивали погранучилище?
Ему хотелось что-то расспросить про своего начальника заставы, но теперь удерживала излишняя осторожность.
– Было дело. – усмехнулся Терехов. – На курс старше учился. А погняло носил – Репей. Приставучий был, фамилии соответствовал…
Елкин на провокацию не поддался, сдержал любопытство относительно командира и запустил еще одну ракету. В ответ на его груди мерзким голосом забормотала рация. Андрей не понял ни единого слова, однако погранец выслушал и обронил:
– Это тебе не на дудочке играть. – и опять вспомнил про "принцессу Укока". – Как эту шаманку откопали и увезли, на Алтае веселая жизнь началась. Землетрясения, наводнения… Как наука считает, связано это с ней, или нет?
– Предрассудки. – односложно отозвался Терехов.
– Я тоже так считал… Пока у командира духи коня не угнали. Всей заставой искали. Такой же гнедой был, как у вас…
– Хочешь сказать, и моего духи взяли?
– Люди здесь чужих лошадей не трогают. Тем более, угнать коня с погранзаставы!.. Мы же всех тут раком поставим. Простите, на уши.
– На что духам лошади, если они бесплотные? – усмехнулся Андрей. – И летают по воздуху?
– Этот дух плотный. – уверенно заявил Елкин. – Командирского жеребчика вернули едва живого. Копыта в хлам, холка седлом сбита до мяса. Ребра торчат… Но самое главное, на лбу глубокая вмятина. Овальный след, и еще крвоточит…
– Убить хотели?
– Нет. – солдат сделал многозначительную паузу. – Если бы убить… Рог отломили. Или сам отпал.
– Рогатый жеребец? – рассмеялся Терехов. – Забавный ты сказочник, рядовой Елкин!
– Его на племя в округ забрали. – не обиделся тот. – Можете сами посмотреть! На конной базе содержат, в Новосибе.
– Духи катались?
– Видел я этого духа. – вдруг признался солдат удачи. – Правда, издалека… Метра три ростом, если с шапкой.
Терехов внутренне вздрогнул, вспомнив пляшущую тень всадника.
– У страха глаза велики…
– Не один я видел, многие не раз наблюдали. – Елкин будто рассердился. – И в рапортах указывали. До сих пор видят… Но капитан приказал не писать больше, особенно срочникам. Будет расценено, как попытка закосить под дурку и уклониться от службы. Пока эту шаманку не трогали, никаких духов тут не было, и коней не угоняли. И алтайцы видят этого духа земли, требуют вернуть мумию на место. Тогда, мол, и успокоится. Они считают ее своей царицей или богиней.
