Шершневы, в свою очередь, тоже заартачились. Дело об убийстве графа было всё ещё открыто, я находился под подозрением. Новосибирский менталист задерживался – обещанная неделя превратилась уже в две. Ничего удивительного, ведь подобные редкие специалисты были нарасхват. Тем более, независимые, которые не работали в спецслужбах или на какой-нибудь род.
Агент Тихомиров приезжал ко мне в поместье, угрожал и вообще вёл себя так, что захотелось пальнуть ему в лоб из револьвера. Раньше я не замечал за собой такой кровожадности, однако Тихомиров раздражал до невозможности. Я грубо прогнал его и велел дожидаться, пока прибудет мой менталист.
Итак, Шершневы выплатили деньги, которые были пущены на восстановление пострадавшего от их дирижабля «Чернобурского леса». А вот передавать мебельные салоны отказались до окончания следствия. Мол, «вдруг случится так, что Георгий Петрович виновен, тогда это вы должны будете платить нам компенсацию»!
Так что увы, и здесь придётся ждать.
Давать ход делу Тимофея Тигрова я не торопился. Выпустить джинна из бутылки просто, а загнать обратно невозможно. Пусть наместник сделает всё сам, как я предложил. Если нет – пускай пеняет на себя.
Что касается Пихтиных, я тем более не собирался ничего делать. Пока что. Ведь новая война обернётся для нас неминуемой катастрофой. Я решил выжидать и готовиться к очередным ударам исподтишка. Василий Демидович вряд ли станет нападать в открытую. Скорее продолжит свою излюбленную тактику – действовать тихо и чужими руками.
Этим утром с монетного двора привезли наш заказ: блестящие бронзовые медали «За участие в боевых действиях», серебряные «За отвагу» и два золотых ордена «За военные заслуги». Медали «За заслуги перед родом» ещё готовились, да и не были пока нужны. Это на будущее.
Часть медалей я поручил отвезти родственникам погибших гвардейцев вместе с денежной компенсацией. Затем лично наведался в больницу, где наградил раненых бойцов и Богдана Богдановича. Командир сначала отнекивался, но всё же с радостью принял орден.
Я поговорил с врачами. Через несколько дней Богдана собирались выписывать, но восстанавливаться ему предстояло ещё долго. Скорее всего, командир гвардии до конца жизни будет хромать и ему придётся ходить с тростью. Поэтому вопрос о том, останется ли он на своей должности, был пока открытым.
Водитель отвёз меня в казарму, где я вручил каждому гвардейцу бронзовую медаль «За участие». Двадцать солдат, среди которых был Аслан, получили серебряные «За отвагу». Надо было видеть лицо парня, когда я вешал медали ему на грудь.
– Ну вот, Аслан, – сказал я. – Ты теперь герой. Гораздо лучше, чем быть грабителем, не правда ли?
– Так точно, ваше сиятельство, – вытянувшись в струнку, ответил тот. – Вы простите меня за это… что мы, ну, дважды контору обнесли…
– Забудь. Уже простил. Кстати, мне сказали, ты хочешь съездить в приют? Мы сейчас поедем мимо, можешь с нами.
– На машине меня подвезёте? – удивился парень. – С радостью, ваше сиятельство! Спасибо!
Закончив церемонию награждения, я отправился на парковку, Аслан следом за мной. Он был в парадной форме, и даже не знаю, что блестело ярче – новые медали на груди или улыбка на лице. На поясе у парня висела шашка, и шёл он, гордо выпрямив спину и подняв подбородок.
Одним словом, выглядел действительно, как герой. Только причесаться бы ему не мешало – рыжая шевелюра, как всегда, торчала в разные стороны.
