Я до предела углубляю порог восприятия, вслушиваясь в биение его сердца. Боится ли он? Какие мысли сейчас роятся в его голове? Готов ли он умереть вместе со мной? Сердце бьется чуть быстрее, чем у человека в спокойном состоянии, но мое сейчас вообще готово выскочить из груди. Я не паникую, не волнуюсь, просто сказывается бешеный галоп навстречу отряду и разгоряченность боя. А его сердце лишь чуть-чуть выбивается из обычного ритма…
Я замираю, готовая в любой момент броситься на него, или от него, и он, глядя на мою растерянность, улыбается. Не злорадной, а вполне доброй улыбкой.
– Не боись, – посмеиваясь в бороду говорит он, и кивает головой на гранату в своей руке, – Не рванет. Кольца в ней, правда, уже нет, но я держу крепко.
– Не сомневаюсь. – говорю я, глядя ему прямо в глаза. Суровые такие глаза, без тени чувств, но не пустые. Вот только что же в них, какое чувство? Какие намерения? Не могу понять – вижу лишь отблески огня.
– Поговорим? – говорит он.
– Поговорим. – соглашаюсь я. Черт возьми, как же он сумел так близко ко мне подобраться? Заметь я его несколько секунд назад, у меня был бы шанс, и даже очень неплохой. Выбила бы гранату из его руки, швырнув в него чем-нибудь, бросилась бы бежать, на худой конец… А теперь мне и остается только разговаривать с ним, тянуть время.
Хотя нет, время, похоже, тянет он. Уцелевшие от моего обстрела поднимаются на ноги, и начинают понемногу вновь понимать, что происходит и где они находятся. Высокую фигуру своего командира, а в том, что главный здесь он, я не сомневаюсь, они замечают без труда даже во всеобщей панике и среди столбов огня. Подтягиваются к нему, окружая нас неплотным кольцом… Человек десять, не больше. Больше половины отряда я уложила, но на подходе джипы, а за ними и грузовики с большим числом бойцов. Я отчетливо слышу приближающийся рокот моторов.
– Зачем ты напала? – спрашивает он.
– Я защищалась.
– Но ты напала первой. Я хотел лишь поговорить.
– И потому вы устроили засаду на моем пути?
– А как еще ты предлагаешь остановить бегуна?
– Не стоило даже пытаться меня останавливать. Себе дороже.
Не знаю, кого я пытаюсь убедить в том, что ситуация у меня под контролем. Его, или себя?
– Ты убила многих моих людей, но я прощаю тебе даже это. – говорит он, и в глазах его мелькает тлеющий огонек презрения. – Естественный отбор. Те, кто погиб сейчас, должен был умереть. Выживает сильнейший.
Я не знаю, что ответить ему. Что каждый человек достоин права жить? Что в Писании сказано "Не убий", и даже я, по мере своих сил, стараюсь соблюдать эту заповедь, не смотря на то, что получается у меня довольно паршиво? Не знаю.
– Простить это имеет право только Господь. – отвечаю я, с вызовом глядя в его зеленые глаза, – Или ты хочешь взять на себя его роль?
Несколько секунд он молчит, обводя взглядом столпившихся вокруг нас людей, словно любуясь бликами огня на их стеклянных шлемах, а затем произносит, делая ударение на каждом слове:
– Я хочу остановить войну.
Я слышу, как по рядам его бойцов проносится восхищенный вздох. Нет, он не просто главный среди этих мародеров, он не командир – он вождь. Мощный харизматический лидер, подчинивший себе их волю.
– Как? – помимо своего желания спрашиваю я. Я не верю ни одному его слову, но все же, как приятно хоть секунду помечтать о том, что война кончится. Что прекратятся регулярные ракетные атаки, что нам не нужно будет больше прятаться в бункерах, ожидая ядерного взрыва у нас над головами…
