– Что?! – перекрикивая рокот снегохода, рычу я, обернувшись.
– Ира, знаете… – я почувствовала легкий укол в сердце – первый раз он назвал меня по имени. – Вы не подумайте, я не забуду о том, что вы спасли мне жизнь. Никогда…
– Ты доверяешь мне? – смягчившись спрашиваю я.
– Я боюсь вас. – отвечает он, но чуть подумав, добавляет, – Но доверяю.
Это-то мне и нужно. Не любовь, не дружба – доверие.
– Поехали! – кричу я, рывком трогаясь с места, и, заломив крутой вираж даже машу рукой двум вышедшим на мороз постовым, на радостях… – Эй, ребята! Наша служба и опасна и трудна?!..
Один из них робко машет мне в ответ. То ли боятся меня, то ли просто не поняли шутки. Но главное – и они доверяют мне. Боятся так, что никогда не рискнут даже пожать мне руку – вдруг вопьюсь в нее зубами, но если я прикажу – пойдут за мной в огонь и в воду. Впрочем, в огне они уже побывали, прямо сегодня.
Летим! Снегоход несется по Черному Безмолвию, едва касаясь его своими гусеницами – совсем как я всего пару часов назад. Грузовик оставили постовым – через несколько часов придет новая смена, а старая отгонит его на завод, в ремонт, а нам нужно как можно быстрее добраться в заводской бункер, повидаться с Сырецким, директором завода. Когда-то, до войны, быть директором завода, означало воровать, заниматься переговорами с партнерами, да отдавать распоряжения: того уволить, а тому – дать премию. Теперь же Петр Михайлович, согласившись занять это место, фактически принял на себя не только завод, а весь город целиком. Нет, города, конечно, давно нет, от него осталось одно название, да одиннадцать бункеров с населением под тысячу человек максимум каждый. Он отвечает и за жизнедеятельность завода, и за обороноспособность города как от заморской опасности в виде воздушных атак, так и от опасности местной, в виде мародеров, к которым теперь примкнул и один бегун.
Нужно уговорить Сырецкого отправить мобильный отряд на защиту "восьмерки". Телеграмму с поста я уже дала – короткую и сжатую: "востриков антон со мной тчк столкнулась с крупным отрядом мародеров тчк с ними обученный бегун тчк по моим сведениям возможно нападение на восьмерку тчк". Эта телеграмма уже наверняка у него на столе, и он уже сейчас думает, что теперь делать, Сырецкий вообще мужик толковый – с ним приятно иметь дело. Думает быстро, решения принимает кардинальные и, как правило, верные… Ему бы дар бегуна – цены бы ему не было.
Кстати о бегунах… Слова моего Бомбодела крепко запали мне в душу, и сейчас, когда мы с каждой секундой все ближе к заводу, к дому, когда голова не занята единственно важной проблемой Черного Безмолвия – как выжить, я думаю о том, прав ли он?
Новый шаг эволюции? Нет, вряд ли. Генетическое отклонение, появившееся на почве повышенного радиационного фона. Мой отец, например, работал в Семипалатинске снабженцем, как и я здесь и сейчас. Вот только, в те времена задачи снабженцев были несколько иными… Но и его не миновало облучение, вызвавшее, видимо, какие-то отклонения в ДНК. Но все это – лишь мои домыслы, не более того. Серьезных исследований бегунов никто и никогда не проводил – просто некогда было. О нас узнали (или мы узнали о себе) уже после начала войны, когда мир вокруг обратился в Безмолвие и мы, однажды выйдя на охоту, обнаружили, что можем бежать быстрее волка и видеть лучше сокола. Хотя нет, раз бегун-мародер воевал в Китае, значит о его существовании узнали до войны. Возможно… Быть может, он открыл в себе дар в тот миг, когда по нам шарахнула первая атомная бомба, и тут же записался добровольцем на китайский фронт. Все может быть, и быть все может, и лишь того не может быть, чего, быть может, быть не может… Все остальное может быть. Довоенная присказка, идеально подходящая под описание моего нового не очень хорошего знакомца. Кто он, и откуда взялся? Неизвестно. Чего добивается? Ну, это приблизительно понятно. А вот что с ним делать?… ладно, разберемся.
