Те из вас, кто не любит моря, возможно, не поймут меня, но те, кто любит, поймут. И повторю, что когда я вспоминаю «Сьюзан Энн», слезы наворачиваются у меня на глаза. Потому что она видится мне не погибшим кораблем, а прекрасной и горячо любимой женщиной, оскверненной и убитой…
Не знаю, сколько времени я простоял, глядя на корабль. Наконец я осознал, что Мактиг остановил машину, и они с Пенелопой с любопытством смотрят на меня.
– Любовь с первого взгляда, – сказал ей Мактиг.
Пен серьезно ответила:
– Если он сможет выразить в словах то, что у него на лице, мой отец построит для него больницу.
– Я же говорил: с ним все в порядке.
– Да, теперь и я это вижу.
Я ничего не ответил, все еще очарованный такой красотой. Машина двинулась дальше, и мы въехали на пристань. «Сьюзан Энн» бросила якорь посреди бухты. Паруса убрали. Мактиг оставил машину ожидавшему слуге, и мы поспешили к катеру. Навстречу нам поднялись мужчина и женщина. Меня представили им: леди Фитц-Ментон и мистер Алексей Бурилов. Женщина равнодушно бросила: «Здравствуйте» высоким музыкальным голосом, мужчина был чуть более приветлив. Помимо холодного кивка, они не уделили никакого внимания Мактигу.
По пути на клипер я рассмотрел их. Леди Фитц-Ментон была женщина высокая, стройная, со своеобразной угловатостью, свойственной многим англичанкам. Волосы ее были насыщенного золотисто-каштанового цвета, короткие и вьющиеся, – я решил, что тут не обошлось без хны. Лицо маленькое и скуластое, зеленые, очень чистые и яркие глаза, прекрасный лоб, маленький нос и рот хорошей формы, хотя и тонкогубый: внешность не броская, но, несомненно, привлекательная.
Не знаю почему, но мне казалось, что Бурилов должен выглядеть женственным. Ничего подобного. Никогда не видел такого мускулистого человека; добрых шести футов ростом, подвижный и длинноногий. Своеобразные золотисто-карие глаза с густыми ресницами, в разрезе их читалось полускрытое высокомерие. Ширина лица, разворот скул были типично славянскими. У него были полные, чувственные подвижные губы – рот певца или актера. Я не понимал, почему Мактиг счел его склонным к нарциссизму, но решил, что он употребил это слово не в медицинском смысле. Единственной неприятной чертой его были уши, маленькие, плотно прижатые к голове и явно заостренные. Волосы – коротко остриженные, черные. На первый взгляд Бурилов был весьма симпатичен, и я удивился, почему Пен испытывает к нему физическое отвращение… и физическое ли?
Я снова повернулся к клиперу. С близкого расстояния он выглядел еще более прекрасным, чем издалека – более человечным и дружелюбным.
Едва я ступил на палубу, кто-то проревел:
– Встретили его, Майк?
В пятидесяти футах от нас на мостике стоял высокий худой человек, крепко сжимая руками штурвал. Его лысая голова блестела в свете прожекторов. Наклонившись вперед, он рассматривал нас. У него был длинный тонкий нос, широкий рот с тонкими губами и заостренный, как у Пен, подбородок, но более длинный, который никто не назвал бы изящным.
Мактиг крикнул в ответ:
– Да, сэр, – и, повернувшись ко мне, добавил: – Это Бенсон.
Но еще до слов Мактига я понял, что это и есть Бенсон. Мне пришла в голову мысль, что это мог бы быть и янки, капитан старого клипера, прадед нынешнего владельца, и что реставрация «Сьюзан Энн» – вовсе не простой каприз.
Бенсон снова взревел:
– Как он?
– Все в порядке. Хотите поговорить с ним?
