– А соседка что же? – спросил Сафронов.
– Обычное дело, на стороне мужа. Дескать, ничего не знаю, никто ее не бил, сама Ира виновата.
– Гады… – пробормотал журналист.
Машина завернула во двор напротив заброшенного пивного завода.
– Пиво-то помнишь наше? – кивнул Сафронов в сторону предприятия.
– Конечно. Говно было пиво, если честно.
– Но продавалось хорошо.
– Да, это они смогли.
– Если б немцы не купили завод, так бы до сих пор и работал.
– Слушай, я к Ире не пойду, некогда мне, в институт надо, – проговорил Игорь, – вы уж посидите там и за меня.
Сафронов немного расстроился. Иру он любил, но с игоревой болтовней вечер прошел бы легче. А Ира… Она загрустит, вспомнит своего Кольку, его умирание…
– Вот здесь он лежал, – Ира показывает куда-то в угол, куда Сафронов не очень и смотрит. – Скрючился сразу после нового года и уже не распрямлялся до самой смерти. Четыре месяца.
Они вернулись на кухню, Ира включила кофе. Эти истории Сафронов слышал не раз, но Ире по-прежнему необходимо выговориться. Потерпим.
– А в последний месяц боли стали совершенно невыносимыми. Так говорили врачи. Сам-то Колька молчал, только изредка тихонько постанывал. Терпеливый был. Но умирал в страшных муках. Только наркотические средства могли бы ему помочь, ты же знаешь. Но это ж наркотики, их нам не давали. Аскорбиновую кислоту принимайте – мне сказал доктор. Я заплакала, развернулась, пошла. А что сделаешь?
– Да, это Ира, – подумал Сафронов, – наш человек. Она не будет кричать, требовать, возмущаться, драться, противиться. Развернется и молча пойдет умирать.
– Кофе горчит, – неожиданно молвил Сафронов.
– Да, – оживилась Ира. Похоже, она сама немного устала от собственных бед. – Это мне из Швеции знакомая привезла. Хороший кофе, у нас такого не купишь.
– Я у тебя заночую? – попросился Сафронов. Возвращаться в гостиницу не хотелось.
– Конечно. На Колькину кровать тебя уложу, – сказала Ира и пошла доставать белье.
2
Правый берег шумит, на правом берегу спится плохо. Сафронов лежал на кровати, где не так давно умирал Ирин Колька, глядя бессонно на свет уличного фонаря, слушая звуки улицы. Шумели подвыпившие компании, визжали девки, что-то раз или два ухнуло. Выстрелы? Ира тоже не могла уйти в сон, ворочалась. – Кольку своего вспоминает, – подумал Сафронов.
– Как там Наташа, что-нибудь о ней слышно? – гость решил возобновить беседу, все равно не уснуть.
– Почти ничего о ней и не слышала. Как уехала она в Индонезию, так редко на связь выходит. Может, с кем-то из девчонок на работе она переписывается, я не знаю… Мужики разные часто заглядывают, спрашивают о ней…
– Интересно, подучила она английский?
Одновременно они рассмеялись. Однажды Наташе доверили показать немецкой делегации институт, что она с успехом и сделала. Делегация состояла из одного единственного немца. На следующий день Наташа взахлеб делилась впечатлениями от своей же экскурсии, будто и не она выступала экскурсоводом. Поражалась самой себе, как, почти не зная английского (о немецком и речи нет), она смогла так очаровать ученого немца, что после экскурсии он пригласил ее в ресторан гостиницы, где его разместили на время поездки. К обеду от немца пришла эсэмэска, и Наташа возбужденно носилась по кабинетам с просьбой перевести сообщение от ее нового друга. Научные сотрудники оказались неспособны к переводческой деятельности, и Наташа почти отчаялась, но тут она вспомнила об Ирине, которая, наверняка, смогла б ей помочь. Ира, напялив громадные черепашьи очки, вслух торжественно прочитала: I miss for your pussy. На миг в кабинете воцарилась кладбищенская тишина, потом грянул вежливо-хамский хохот.
