– Чуть не забыл, – он вытащил из кармана куртки цилиндрик с аскорбинкой и яблоко, протянул старику.
– Ага, – тот взял, не заостряя внимание и не благодаря. Снова переключился на свои картинки. Потом вдруг прервался и спросил.
– А «скелетонов» не принесли?
– Он по-моему чокнутый, – предположил Егор, когда они вышли на улицу.
– Есть чутка, но не все так безнадежно, – загадочно ответил Паршин. Отчего у Егора возникло подозрение, что с этого подопечного он тоже что-то имеет.
– Ну, вот и все. – Паршин достал из кармана яблоко и смачно хрумкнул. – Была еще Федотовна, но она померла. Ох, дала бы она тебе жару. Тупая. Капризная, а как у нее в доме воняло, ты бы знал. Без респиратора лучше не соваться. Я ей авоськи на крыльце передавал. Единственное, что у нее было хорошего, это коза. Молочко отменное. Федотовна за полцены уступала. А соседка ее жлобская. Ни копейки не скинет и то слышал Жанна, говорит, что кислое. Придется на рынок перебираться, а там еще дороже, – он состроил кислую физиономию и повозил пальцами, словно отсчитывает манеты.
Егор уже две недели самостоятельно обходил дозором свои владения. Вполне освоился и линию поведения, заданную Паршиным, поддерживал. Исправно приходил на работу, исправно навещал подопечных и исправно зачеркивал в календаре каждый день, проведенный в ссылке. Как-то раз он появился в пожарке, но парни только подтрунивали над ним и его новой работой. Ромик Сыскин обозвал его – старикашенским подтиральщиком. Все смеялись, даже друг Женька Козуб. Егор тоже усмехался над своей судьбой, но оставив пажарку за спиной, проклинал тот день и ту старуху, которая выползла из горящей комнаты.
Сегодня первым в списке стоял Кокушкин. Егор нес ему бланки заявления на дотации, социальную помощь и чеки за оплату лекарств. Противная морось кружила в прохладном воздухе, словно кашляло само небо. Без настроения с остатками копоти от жуткого сна он брел по пустой улице и чувствовал себя скверно. Кругом ни души. Что-то в этом было непривычное и ненормальное, легкое чувство беспокойства, смешанное со страхом, заерзало внутри. Егор отмахнулся от наваждения, закурил и побрел дальше.
Крики боли вперемешку со стенаниями он услышал еще на лестнице. Егор прислушался. Голос принадлежал женщине и доносились с верхнего этажа. Перепрыгивая через две ступени, побежал вверх. Он остановился напротив двери, из-за которой доносились крики и громко постучал. От волнения пробила дрожь, ладони взмокли, а от быстрого бега сердце бухало в грудь тараном. Пока скакал по маршам и площадкам, в голове промелькнуло десятки мыслей; режут, насилуют, избивают, ударило током, перелом, защемило пальцы. И все это в картинах и лицах. Белое брюхо с плавниками медленно опускалось с потолка, насыщалось красками и разбухало.
Дверь открыли не сразу. Когда Егор уже собрался постучать вновь и на этот раз сильнее. Сжал кулак, замахнулся, но щелкнула щеколда и в дверном проеме показался растерянный вспотевший, с прилипшими ко лбу волосами Кокушкин. Он смотрел на Егора снизу вверх увеличенными через очки глазами. И без того жалкий, сейчас он выглядел просто раздавленным.
– З-здрасти, – заикаясь сухо, словно его горло было забито соломой, произнес он.
– Здорово, кто кричит? – Егор заглянул ему за плечо, отодвинул и уверенно шагнул через порог. Кокушкин отступил, пропуская его. Он не переставал заглядывать попеременно то в левый, то в правый глаза Егору, словно хотел что-то там рассмотреть.
