***
– Арджан, прошу! – молила мать, цепляясь за плащ отца.
Тот не терял привычной холодности и цедил скупое:
– Так надо.
Семья стояла перед зданием Инквизиции, Черным домом. Каменные стены казались такими черными, словно в них заключалась сама тьма. Солнце обходило улицу стороной, здание всегда накрывала тень. Крыша из темного стекла манила ворон с грачами, и их хриплые крики сопровождали каждого входящего.
Ноториэс. Перевоспитание. Эти два слова неотступно следовали за Рейном всю последнюю неделю. Он и сам шептал их себе каждую секунду.
После шестнадцати тех, кто совершил преступление и послушал демона, отправляли в тюрьму, на рудники или казнили. Малолетних Церковь передавала в Инквизицию на перевоспитание. Это давало шанс.
Только выживали не все.
А если выживали, всю жизнь носили клеймо и печальную славу ноториэса – говорящего с демоном, преступника.
– Отец, прошу, – Рейн повторил за матерью.
Он не отводил глаз от Черного дома. Шептали разное: о бесконечных подвалах, где держат заключенных, о комнатах с сотней пыточных орудий, о камерах, где узнику не шевельнуться.
Но смирение и послушание всегда давались через боль. Церковь учила этому.
– Отец! – еще сильнее взмолился Рейн.
Тот вплотную подошел к сыну и процедил сквозь зубы:
– Думаешь, я ничего не видел? Твоих разбитых рук, синяков? В драке виноваты оба, это верно, но кто-то всегда наносит удар первым. Я видел, что твой демон силен, однако верил, что ты стараешься усмирить его. Я позволил тебе присоединиться к Церкви так рано, и ты старался, я видел. Что же пошло не так?
Впервые в жизни Рейн услышал в голосе родителя отчаяние. Отец запихнул руки поглубже в карманы пальто и продолжил:
– Рейн, мне было нелегко выносить приговор.
Хотелось кричать. Нелегко? Так зачем он его вынес? Судьбой детей распоряжался глава местной Церкви. Отец мог озвучить любой приговор, это было в его силах. Смерть называли милосерднее перевоспитания.
– Это для твоего же блага. Я хочу, чтобы ты стал хорошим человеком…
На глазах у матери появились слезы, она отвернулась.
– …Раз ты не смог усмирить своего демона, тебе помогут это сделать.
– Арджан, прошу, во имя Яра! – снова взмолилась мама. – Ему тринадцать, он не выживет!
– Как не выжил тот мальчик? – холодно спросил отец.
Перед глазами снова появился образ: Оксандр оседает, из его виска течет кровь. Рейн задрожал, упал на колени:
– Прошу, отец, вынеси другой приговор! Я клянусь, что больше никогда не послушаю демона, я научусь смирению, я буду во всем слушаться, я…
Отец рывком поднял Рейна и встряхнул за плечи:
– Кто падал сам, тот встанет сам. Ты должен был раньше понять цену своих поступков. Теперь выход один.
Отец развернул его сильным движением рук и подтолкнул. Рейн замер у двери Черного дома, затем шагнул вперед.
Рейн замер у двери Черного дома, затем шагнул вперед. Он заходил внутрь изо дня в день, по разу, два и больше, но страх перед зданием не отпускал до сих пор, он въелся под кожу и снова и снова заставлял чувствовать себя отправленным на перевоспитание мальчишкой.
Рейн поднялся на третий этаж, пронесся по пустым коридорам, рывком открыл дверь и, не здороваясь, сел на углу стола. В нос ударил тяжелый запах дешевых сигарет и пота.
Профессия велела быть готовым ко всему, и Рейн привычно-цепким взглядом скользнул по дверям и окнам, затем прошелся по сидящим рядом. Как и у него, лица других инквизиторов скрывала полумаска. Некоторых Рейн никогда не видел без нее: они узнавали друг друга по глазам и голосу.
