Сели они за самопрялки, говорит тут Кикимора ласково:
– Кто первой катушку пряжи намотает, тот и выиграл.
Принялись они прясть, закрутились колесо и веретено, следом побежала нить. Первой кудель закончилась у девицы, хотя и поболе была, чем у владелицы усадьбы:
– Получай, хозяйка, целую катушку пряжи! Станешь вязать – примешься меня вспоминать!
Встала недовольная кикимора и со злостью говорит:
– Лиха беда начало! Будь по-твоему, теперь крепче держи спицы, вяжем по рукавице!
Взялись они спицами мелькать туда-сюда, кто из них ловчее и быстрее петельки соединит. Постаралась Купава, в её руках лишь только спицы мелькают, да что ни говори, а ведь немало лет она отдала этому занятию. А хозяйка отстаёт да губы кусает от злости, хоть всего-то варежку на ребёнка вяжет, а гостья – на здорового мужика.
Расстроилась Кикимора и с угрозой в голосе твердит:
– Не бойся начала, а бойся конца! Ладно, языком ты ловко работаешь, теперь принимай-ка коклюшки да булавки; гляну, как ты кружева плетёшь!
До самой ночи безостановочно звенели ручные катушки с нитками. Хорошо, на небе взошла луна, а то бы доделывали они свои платочки уже в полной темноте. Видит Кикимора, что сызнова, как ни крути, уступает заезжей барышне, принялась мешать: то стул из-под неё выбьет, то рисунок перевернёт, а то булавками пальцы колет до крови. Да всё напрасно: плачет, да терпит девица, не бросает кружев. В конце концов одолела Купава в рукоделии Кикимору.
Еле-еле поднялась на ноги от усталости девица и хотела уж было в путь собираться, а тут ей лесная хозяйка так ласково говорит, будто сменила гнев на милость:
– Ну, красная моя ягодка, если пожелаете, то заночуйте с бабулей в доме, как гости бесценные, да у меня и банька в самый раз готова – хорош берёзовый жар, прямо как знала, печь натопила, пирогов напекла.
Так захотелось с долгой дороги передохнуть Купаве, что она не удержалась и согласилась на ласковые уговоры Кикиморы:
– Благодарствую, хозяюшка, за приглашение. Мне бы хоть ополоснуться тёплой водичкой, на часок прилечь, дух перевести и немедля в путь пуститься.
– Так иди, Купава, в баньку или ожидаешь особого приглашения?
Обрадовалась девица, кланяется до земли Кикиморе и любезно отвечает:
– Благодарствую, хозяюшка, за душевный приём.
– Всякому прохожему рада, разве мне для сердечных гостей воды или дров жалко! Бабушку свою тоже прихвати – пускай старые кости попарит да подлечит.
– Старушка с дороги сильно уморилась, пусть лучше подремлет.
– Как говорится, хозяин – барин, лишь бы не прихватил за нос Чёрный барин.
– А я о вас, признаться, совсем другое представляла, а вы, оказывается, на самом деле добрая да пригожая.
Усмехнулась Кикимора, кокошник поправила и гребнем волосы взялась чесать.
– Какие только наветы на меня ваш худой народец не наводит, и всё из-за моей строгости к бабам. Болтают, что я сварлива и шумлива, никому покоя не даю, что горбатая да ужас какая рогатая. Про хвост вообще молчу. А я на самом деле прясть люблю да на женской половине дома за порядком, случается, слежу, чтобы хозяйки своё дело не забывали и беспорядок не оставляли.
* * *
Пошла Купава на радостях в баньку без окон да под низкой крышей, из осиновых брёвен лешим срубленную, что по-чёрному топится. Намылась да напарилась с веником, на скорую руку постиралась и сызнова в дальний путь готова пуститься, хоть и голова слега кружится. А жар всё не убывает, будто кто неведомый и глазу не видимый поленья в каменку неприметно подбрасывает да горький дым наружу не пускает. Испугалась девица и давай собираться, но к полу клонится.
