На кушетке лежал молодой человек лет двадцати пяти. Он держался за низ живота и слегка постанывал. Возле него уже хлопотала дежурная врач, ощупывая ему живот и одновременно давая указания дежурной медсестре:
– Померь температуру под мышкой и ректально, и возьми полный анализ крови.
Та, кивнув головой, побежала выполнять данные врачом распоряжения.
Дежурная врач была женщиной далеко не первой молодости. Но густой румянец на щеках, который, по моему мнению, был не к месту, придавал её лицу цветущий вид. Оказалось, что она болела «красной волчанкой». И мне, узнав об этом, потом было стыдно за свои мысли.
Мы представились друг другу. Зента Яновна оказалась женщиной серьёзной, но доброжелательной и, я бы даже сказала, чуткой. Её цепкий взгляд ухватывал такие мелочи, которые другие не замечали. Поэтому она слыла хорошим диагностом.
Закончив осмотр пациента, Зента Яновна повернулась ко мне:
– Пожалуйста, коллега. Кажется, он по вашему профилю.
Я подошла к больному, собрала анамнез, посмотрела язык, ощупала живот. Было похоже на острый аппендицит с перфорацией отростка и диффузным перитонитом. Диагноз подтвердил и анализ крови, который к концу моего осмотра уже был готов.
Позвонила Галине Семёновне, доложила о больном. Через полчаса она уже была на месте. Осмотрев пациента, Старая Перечница подтвердила мой диагноз и строгим голосом, обращаясь к дежурной медсестре, произнесла: «Готовь к операции!» – А мы с тобой пока чайком побалуемся, а заодно и побеседуем, – сказала она, повернувшись ко мне, и, легонько подталкивая в нужном направлении, увлекла в свой кабинет.
Наполнив чайник водой из графина и поставив его на электроплитку, Галина Семёновна начала выкладывать на столик содержимое тумбочки.
– Чего стоишь? Присаживайся. Не робей. В ногах ведь правды нет, – отрывисто произнесла она. – Тебя, кажется, Татьяной зовут?
Я утвердительно кивнула головой.
– Онегин, я скрывать не стану. Безумно я люблю Татьяну, – пропела Старая Перечница, чудовищно фальшивя.
Заварив чай, который по виду больше напоминал чифир, Галина Семёновна наполнила им свой стакан в подстаканнике, а мне подала на блюдечке в чашке.
При взгляде на это пойло мне стало не по себе. На голодный желудок меня и от обычного-то чая тошнило. Поэтому я робко попросила кофе.
Валяй! – сказала главврач, криво усмехнувшись, продолжая прихлёбывать свой чифир, чередуя глотки с затяжками «Беломорканала».
«Как она может себя так гробить?» – подумала я.
Будто прочитав мои мысли, Старая Перечница произнесла, вытаскивая из полупустой пачки очередную папиросу:
– А мне терять нечего.
– А разве это не ваш внук? – я кивком головы показала на фотографию, стоящую на столе.
Бережно взяв фотографию в руки и тяжело вздохнув, она произнесла с нежной грустью:
– Ванечка- мой сыночек.
На её глаза навернулись слёзы, но совладав с собой, Галина Семёновна поставила фотографию на место и внезапно разоткровенничалась:
– Я ведь, Танюша, коренная ленинградка. До войны отец работал инженером на литейном, мать преподавала в школе русский язык и литературу, а я училась в Первом меде имени Павлова. На втором курсе к моему сокурснику Славке приехал брат Николай, который в то время учился, – она на мгновение задумалась, стараясь при этом как можно аккуратнее стряхнуть пепел в старую керамическую чашку без ручки, стоящую на поручне кресла и выполняющую роль пепельницы.
