– Что ж, не буду вам мешать, – гость поднялся с лавки и почти уперся головой в потолок, так высок был. – В избе я сам управлюсь, а вот огород посадить, не пришлешь ли дочку помочь?
– А с какой это стати девчонка здоровенному мужику помогать должна? У нее что, дома дел мало? Если сам управиться не в состоянии – женись, пусть жена тебе и помогает.
– Это ты хорошо придумала, – незнакомец криво усмехнулся. – Может, к тебе и зашлю сватов по весне, когда огород сажать время придет. Ты, говорят, вдовая.
– Это кто же говорит? Уж не те ли жеребцы, каким я от ворот поворот дала? Так вот, советую запомнить: ко мне можешь не подкатываться. Я – мужняя жена, а не вдовица. И вообще – разрешили тебе в доме свекра моего жить, ну и живи. А меня оставь в покое. Прощай!
– До свидания, хозяюшка, до свидания! – гость еще раз нехорошо усмехнулся и шагнул за порог.
Из-за печки выглянула Яся.
– Мам, он ушел?
– Ушел, ушел, вылезай из своей норки, мышонок. Ты, никак, испугалась?
– Ага, испугаешься тут: сижу в избе одна – и вдруг он входит. Я думала, головой крышу поднимет. Ничего не сказал, не спросил даже, где ты есть. Сразу на лавке развалился и ну меня разглядывать! А глаза-то прямо окаянные! Я и стрельнула за печку – от греха подальше.
– Ох, не понравился мне что-то мужик этот!
– Недобрый он, мама, черный весь.
– Ну, не все же черноволосые недобрые, доченька! Вот хоть отец твой…
– Нет, мама, он весь – черный! Ну, как будто в черном яйце сидит.
– Что-то я тебя не пойму.
– Ну, как же, вот твое яйцо – светлое, лучистое, у бабушки Поветихи – фиолетовое, у дядьки Ивеня – красное…
– Постой-постой, какие еще яйца?
Яся удивленно заморгала глазами:
– Ты что, не видишь разве? Ведь каждый человек в своем яйце сидит, только цвет его у каждого свой, и размер тоже. Это как бы из дыма цветного облачка. Я думала, все это видят.
– Нет, доченька, я об этом впервые слышу. Ну-ка, расскажи подробней.
– А что тут рассказывать! Вот у Ивеня, например, яйцо на пол-аршина за туловище выходит, а у Поветихи – сажени на две.
– А у меня?
– У тебя – всю избу заполняет, да еще и наружу выходит. Раньше оно поменьше было, как у Поветихи, а теперь все растет вот уже несколько месяцев кряду.
– Ну, а у этого, у гостя нашего?
– У него яйцо тоже в избе не помещается, только черное, как ночь осенняя.
– И что, доченька, цвет яйца никогда не меняется?
– Меняется. Вот, когда у тебя голова болит, то в яйце коричневое пятно появляется. А у папы… Ой! – девочка зажала рот ладошкой и распахнула глаза.
– Что – у папы?
– У него яйцо сначала зеленое было, а как дед помер – вдруг почернело.
– Что, что ты говоришь такое?
– Точно, мама, я сейчас вспомнила. Он как пришел домой после дедовой смерти, до похорон еще, так уже черный был. Я думала, от горя.
– Может, и от горя: отец помер все-таки. А пришлый тоже, видимо, горюет – вдовец он.
– Может быть! – девочка задумалась. – А почему тогда яйцо у тети Любимы цвет не изменило? Ведь у нее сынок умер – это ли не горе?
Поляна пожала плечами.
– Кто его знает, почему. Может, у женщин все не так, как у мужчин? Ладно, хватит загадки разгадывать. Давай-ка молоко цедить, пока не остыло.
Яся расставила на столе чистые крынки, приготовила тряпочку и взялась за подойник.
– Ой, мамочка, что это с молоком сделалось?
– А что такое? Молоко, как молоко.
– Да ты погляди сначала, а потом говори. Оно же скисло!
– Быть не может! Я только что Зорьку подоила, полчаса назад. Как за это время парное молоко скиснуть могло?
