Швырнув, словно кость собаке, переполненную презрением реплику в лицо д'Эпернона, кардинал вновь обратился к Марии Медичи.
— Из того, что я, только сейчас, услышал от вас, Мадам, можно заключить, что ваши нынешние советники отменно скверные. Все приведенные доводы, которыми вы мне предлагаете воспользоваться, с намерениями переубедить Его Величество, а если потребуется то и Королевский совет, несостоятельны. Посудите сами: Вы опасаетесь мятежа — спешу вам донести, что изменники разбиты, а те, кому не посчастливилось остаться в живых, заточены в Бастилию. Теперь, что касается Вены — армии Фердинанда, завязли в Германии. И Тилли и Валленштейн считают потери, нанесенные генералом чумой, проредившим имперское воинство пострашнее картечи. И наконец, Испания — я попытаюсь выразить полную уверенность, что Мадрид, не решиться напасть до тех пор, пока в Каталонии, пылает восстание. Если ваши советники, вместо того, чтобы рекомендовать вам всякий вздор, сумеют каким-то образом повлиять на ход событий в Старом Свете, и направить его в нужное Вашему Величеству русло, я готов выслушать их, и исполнить любые ваши поручения.
Он поднялся, с почтением поклонившись королеве-матери.
— Ваше Величество, прошу простить, но меня ожидают неотложные дела государственной важности. Всегда к вашим услугам, ваш покорный слуга.
С пренебрежением кивнув д'Эпернону, кардинал, так же бесшумно как появился, вышел из кабинета.
По лицу королевы пробежала легкая дрожь, свидетельствующая о борьбе с одолевающей её яростью, стремящейся вырваться наружу. Она с нечеловеческими усилиями подавила в себе приступ нахлынувшей желчи, и все же до конца не в состоянии скрыть неистовства, произнесла:
— Что ж, кардинал, вы сами сделали свой выбор, теперь берегитесь.
Тем временем Ришелье, преодолел расстояние от Лютневого до Оружейного кабинета, где и застал монарха в компании маршалов де Ледигьера и де Бассомпьера, а так же королевского шута, беспечного л'Анжели, обнаружив всех четверых за довольно странным занятием.
Здесь, прежде чем продолжить наш рассказ, хотелось бы сказать несколько слов о двух замечательных людях того времени, достойных не просто упоминания на страницах нашего скромного повествования, но и более подробного знакомства с ними, теми кто несомненно вошел в анналы истории, оставив глубокий и неоднозначный след.
Восьмидесяти двух летний, Франсуа де Бонн, сын нотариуса, обладавший недюжинной смелостью и талантами полководца, в своё время, невзирая на происхождение из третьего сословия[6], утвердил себя в качестве предводителя гугенотов в провинции Дофине, за что снискал благосклонность Генриха Наваррского, в то время ещё не взошедшего на престол и не принявшего католицизм. Впоследствии, на службе уже у короля Генриха, де Бонн водил в бой его армии, сначала против католиков, во время религиозных войн, а затем против испанцев, за что был возведен в ранг Главного маршала Франции. За безупречную службу, геройство, проявленное во время многочисленных баталий, и преданность династии Бурбонов, Франсуа де Бонн, был почтен титулом — герцог Ледигьер, и вошел в историю, как последний коннетабль Франции[7]. После смерти Генриха IV полководец сохранил верность его сыну Людовику XIII. Будучи обласкан во время регентства Марии Медичи, когда и был удостоен герцогства, стоял за королевскую власть и старался удерживать своих единоверцев — гугенотов, от восстания. Прельщённый посулами правительства, он в 1622 году переметнулся в католичество и выступил против гугенотов, находящихся, в то время, под предводительством, своего непререкаемого лидера — герцога де Рогана.
