–Ты представляешь, я только заказала кофе с пирожным, как поезд остановился.... Нам говорят: “Вылезайте! Поезд дальше не пойдет: немцы разбомбили дорогу”– с трудом сдерживая слезы рассказывала Ада, когда измученные и опустошенные они вернулись в Краков, заплатив втридорога за такси.
Когда город пал, Магда почти неделю не могла заставить себя покинуть свою квартиру. От Тадека не было никаких вестей. Магда целыми днями смотрела через окно на улицу, в полной прострации отмечая про себя появляющихся тут и там людей в незнакомой военной форме и обрывки лающих команд. Еще через день она увидела рабочих в униформе краковского муниципалитета, которые устанавливали на фонарном столбе на углу улицы похожий на перевернутое ведерко громкоговоритель. В тот же вечер громкоговоритель впервые, шипя и скрипя подал голос и долго что-то “лаял” о том, что жителям Кракова “повелевалось”, “предписывалось” и “приказывалось” новой администрацией, и какие кары ждали тех, кто осмелится нарушить предписания. Магда пропускала приказания мимо ушей и все смотрела на улицу, а потом долго и нервно прислушивалась к топанью чьих-то ног на гулкой мраморной лестнице дома.
Перед тем, как все-таки покинуть убежище, она в последний раз любовно расчесала свои длинные рыжие волосы, после чего аккуратно обрезала их ножницами. Посмотрев на себя в зеркало, она осталась довольна – волосы едва прикрывали затылок, а лицо, лишенное рыжего обрамления, казалось совершенно чужим, хотя все еще очень привлекательным.
“Так меньше вероятность что меня кто-то узнает”– подумала Магда. Ведь как можно смотреть кому-то в глаза, когда по твоей улице маршируют солдаты в серой форме, а в окно твоего дома “лает” громкоговоритель?
На лестнице Магда встретила пожилого соседа бухгалтера пана Рышарда, который отправлялся выгуливать престарелого пса.
–Не правда ли, чудесная погода в этом году в сентябре, пани Езерницка? – вежливо поинтересовался бухгалтер и по-старомодному чуть приподнял шляпу.
За несколько недель до Рождества неожиданно вернулся Тадек. Он был все в той же шинели, правда, грязной и без погон. И без того худой, вернувшийся с войны Тадек напоминал одетый в военную форму скелет. Правую ногу он едва волочил, опираясь на самодельную деревянную палку. По его словам, их армейскую колонну атаковали Мессершмидты. Тадек был тяжело ранен и оказался в госпитале, где несколько дней находился между жизнью и смертью. Очнувшись после операции, Тадек не сразу понял, что госпиталь занят Вермахтом, и он, и оперировавший его военный врач являются военнопленными… На следующий день явился немецкий офицер в накинутом поверх формы белом халате. Брезгливо окинув взглядом помещение, заполненное ранеными солдатами, он приказал очистить больницу от польских раненых, ибо ему приказано подготовить госпиталь к приему раненых Вермахта.
По возвращении в Краков, Тадек, вопреки ожиданиям Магды, целыми днями пребывал в жесточайшей депрессии.
–Там, в лагере я только и мечтал, как бы добраться домой… Мне казалось, тут в Кракове будет все по-прежнему. – говорил он в порывах откровенности. – То есть, я понимал, что и этого просто не может быть…Немцы…, будь они прокляты…
В Кракове, конечно же, ничто не осталось по-старому. Над Вавельским замком- древней резиденцией польских королей- развивался алый стяг с черным пауком свастики на белом круге… Городу надлежало стать столицей генерал-губернаторства – податной земли, недостойной даже того, чтобы быть присоединенной к Рейху… В этом была особое, изощренное издевательство – древняя столица Пястов и Ягеллонов, которые в течение столетий вели славянских воинов на борьбу с германскими рыцарями, была объявлена “исконно немецким городом”, и лишними в этой идиллии были польские граждане.
