Чертополох. Излом - страница 41

Услышав такое заключение, Гирмар потемнел лицом, а лекарь, хорошо знающий, каким бальзамом является для родителей похвала их отпрысков, произнёс:

– Впрочем, будем надеяться на лучшее. Олдер, несмотря на боль, очень хорошо держался – уже сейчас в нём чувствуется будущий воин, да и Дариен не хуже. Он ни на шаг не отходил от Олдера и всё время держал брата за руку. Такая дружба многое пересилит.

По губам Гирмара скользнула слабая улыбка.

– Что верно, то верно… Мои сыновья действительно неразлучны…

Олдер косо взглянул на принесённый ему завтрак. Кухарка расстаралась вовсю, но покоящиеся на подносе возле кровати разносолы лишь вызвали у мальчишки глухое раздражение – есть решительно не хотелось, а еще ему были противны и солнечный свет, и сам окружающий мир, никак не желающий оставить его в покое!..

Придя в себя после визита лекаря и отойдя от сонного зелья, которым тот щедро опоил мальчишку по окончании лечения, Олдер еще раз припомнил все предшествующие его падению события и в этот раз правильно истолковал испуг матери. Она знала о шипе под потником Белолобого. Знала и молчала, предав тем самым и Дариена, и его – Олдера… Если бы она тогда сказала хоть одно слово…

Тогда бы всё понял отец, а как он вершит расправу, мальчишка уже увидел!

Вспомнив о том, как отца окутала алая яростная дымка, уже через миг оборотившаяся убившей Калиста молнией, Олдер, невольно застонав, откинулся на подушки. По всему получалось, что родитель, наказав слугу, не покарал главного зачинщика, но как выдать ему собственную мать, пусть она и трижды неправа!.. И как жить с тем, что он теперь знает?..

Мальчишка осторожно коснулся здоровой рукою лубков, в которые была забрана половина его тела, скользнул пальцами по плотно примотанной льняными бинтами к торсу руке… Он разбился, и его мир тоже разлетелся на тысячи осколков, которые теперь уже никак не собрать… Что ему делать?..

Из горьких размышлений Олдера вывел неожиданный визит матери. Окликнув сына, она было хотела подойти к его кровати, но так и замерла посреди комнаты, столкнувшись с усталым, безнадёжным взглядом Олдера. На какой-то миг Олинии показалось, что на неё смотрит не собственный ребёнок, а познавший всю горечь жизни старик, но потом она совладала с собой и привычно улыбнулась:

– Как ты себя чувствуешь, сынок? Лекарь сказал, что всё обошлось…

Олдер вздохнул.

– Не надо, мама… Я ничего не скажу отцу, а теперь – уйди. – Тихий, словно бы неживой голос сына вновь пригвоздил Олинию к месту, но она всё же попыталась возразить.

– Я не понимаю, о чём ты говоришь, сынок… Ты вообразил себе что-то, но я…

– Уйди! – В этот раз голос не желающего разговаривать с матерью Олдера прозвучал уже громче и злее, а когда Олиния не вняла и этому предупреждению, в неё полетела одна из покоящихся на кровати сына подушек.

– Не хочу тебя видеть! – Крик мальчишки подхлестнул Олинию, точно плеть, – она покинула комнаты отпрыска с почти неприличной поспешностью, а Олдер, взглянув на захлопнувшуюся за матерью дверь, без сил повалился на кровать и закрыл глаза. Резкое движение немедля отозвалось обжигающей, острой болью в искалеченной половине тела, и Олдер почувствовал, что его ресницы намокли от внезапно вскипевших слёз.

Впрочем, долго пребывать в одиночестве ему не пришлось – ресницы мальчишки все еще были тяжёлыми из-за солёной влаги, когда дверь в его комнату вновь тихонько скрипнула. Олдер, думая, что это служанка пришла забрать так и не тронутый им завтрак, отвернулся было к стене, но вместо ожидаемого чуть слышного шарканья подошв по полу застучали звериные когти, а ещё через миг на Олдера навалилась тяжеленная, остро пахнущая псиной туша. Открыв глаза, мальчишка оказался нос к носу с взобравшимся на его кровать Туманом, а пёс, жарко дыша, тут же принялся вылизывать ему лицо.