– Да блин! – Хвостова сунула бесполезный телефон в сумку.
Посмотрела в голубое небо, на быстрые облака, летящие вдаль. Травы шумели. Вода капала. Жаворонок пел в вышине. Мир равнодушно жил мимо.
– Пама-а-агите! – пискнула Ульяна. Потом громче: – Эй, помогите! Люди! Кто-нибудь? Ау!
Через полчаса она охрипла и устала. Сил орать не было, поэтому девочка нашла железку и колотила ей по трубе. Не бог весть что, но звук. К тому же ритмичный. До неё постепенно начал доходить масштаб проблем, которые пришли к ней в гости. Она вполне может пролежать тут до зимы. Птицы выклюют ей глаза, лисы и хищные мышки растащат тело, снег покроет её кости. Белый снег, серый лёд на растрескавшейся земле… Она поняла, что выстукивает на трубе ритм песни «Звезда по имени Солнце», и разозлилась разом на всё: на себя, на бабушку, на это дебильное солнце, на заброшку, на яму, опять на себя.
– Да пошли вы! – заорала она и швырнула железяку вверх.
В этот момент послышался шорох. Над краем ямы показалась чья-то голова, но, когда Уля запустила железный прут, она тут же исчезла.
– Ну, как знаешь, – сказали наверху. – Я пойду тогда.
– Нет, нет, не надо! – завопила Ульяна. – Я не на вас, я просто так ругалась!
– Ну, смотри…
В яму спрыгнул старик. Невысокий, коренастый дед в старом брезентовом дождевике и чёрной шерстяной шапочке, сдвинутой на затылок. Он упёрся кирзовыми сапогами, расставил ноги как циркуль, сунул руки в карманы. Глянул на неё темными глазами.
– Это ж как ты тут, девонька, оказалась?
Нос у него был крупный, как слива, рот был полон металлических зубов, а лицо коричневое и морщинистое, как сушёная хурма. В общем, дед, мимо которого пройдёшь возле деревенского магазина и не обернёшься. Но сейчас ему Уля была рада как родному.
– Помогите. – Ульяна дрожащей рукой потянулась к ноге, и её опять накрыло, закружило. Когда она очнулась снова, дед присел на корточки и ощупывал лодыжку твёрдыми и точными пальцами. Боль вспыхивала, но от его прикосновений будто гасла на мгновение.
– Ох, деточка, хорошо приложилась. – Дед давил и стискивал ногу, Уля вскрикивала. В лодыжке было горячо, там шумела и пульсировала кровь, но, несмотря на жуткую ситуацию – она валяется в яме, и какой-то дед щупает ей ногу, – ей вдруг стало спокойно.
– Давай-ка вставай. – Дед потянул её.
Уля замотала головой. Ей стало страшно – сейчас опять как накатит, пробьёт раскалённой иглой от пятки до головы! Но дед был настойчив, он тянул её, потом надавил как-то на ключицу, и голова у девочки разом прояснилась. Страх отступил, она взялась за его руку и на раз-два поднялась на ноги. Встала, качаясь на правой. Осторожно наступила на левую и замерла. Нога болела, конечно. Но терпимо, на неё можно было опираться, и не только – а даже идти. Ничего себе!
– Вот и славно, Уля, вот и хорошо. – Дед покрутил головой, будто услышал что-то, и заторопился: – Давай потихоньку, вот сюда становись, ага, вот сюда. Давай, давай, потихоньку…
– Спасибо. – Ульяна отцепилась от деда, только когда они выбрались на бетонку. – Большое вам спасибо… Я бы там…
В носу защипало, и Ульяна разрыдалась, уронив руки.
– Всё хорошо, хорошо, – сказал дед. – Обошлось, всё путём. Запачкалась немного, так это ничего, отстираешь. А нога пройдёт, не бойся. Там ушиб, ничего там нет, ушиб там.
Дед говорил немного странно, повторяя слова, но голос у него был глубокий, хоть и глуховатый. Он как будто обнимал тебя целиком, и ты погружался в него, как в тёплое молоко или горячий воздух бани.
