Если бы такое попробовала устроить одна из горничных в моём доме – сразу бы вылетела на улицу. А здесь…
– О! Антонина Николаевна! – из душа выходит бодрый и радостный Дамир.
Без одежды, разумеется.
– Тьфу, Губайдуллин, как вам не стыдно ходить раздетым?! – коменда отворачивается от накаченного тела моего кореша и тут же направляется к выходу. – Самая отвратительная комната! А на вас, Громов, я буду жаловаться директору! Будете знать, как терять казённые вещи!
– Ваше право, – холодно отвечаю ей я, с удовольствием захлопывая за ней дверь.
Идиотка! Из-за какой-то несчастной рубашки ввалилась с утра в комнату и устроила тут бардак! Ненавижу, когда что-то идёт не по моему плану!
За завтраком в столовой я с удовольствием отмечаю, что новенькую всё так же продолжают травить. Пусть она и не особо сопротивляется, я вижу тот особый блеск протеста в ее взгляде, главное, что делает это молча. И не влезая в мою жизнь.
"Страдай, Градова, за все неудобства, которые мне причинила!" – думаю я, довольно улыбаясь.
Однако очень скоро у меня напрочь пропадают поводы для радости. Потому они, эти самые неудобства, появляются там, где их не ждали — на большой перемене меня вызывают в кабинет директора.
– Антонина Николаевна подала жалобу на то, что вы, Ярослав, теряете казённые вещи, – седовласый Олег Юрьевич жестом предлагает мне сесть в кресло напротив его стола. – Сами понимаете, такое в Кингдоме недопустимо, поэтому вас ждёт наказание.
– Да этой тряпке цена — не больше косаря. Хотите, я всё возмещу? – предлагаю я рациональное решение проблемы.
А в мыслях костерю новенькую на чем свет стоит.
Вот надо было так подставлять?
– Запомните, Громов, не всё в этом мире покупается и продаётся, – поджимает губы директор. – Чтобы впредь вы лучше заботились о своих вещах, на ближайшие две недели я лишаю вас встреч с родными.
– Но, Олег Юрьевич… – начинаю было протестовать я, но директор кивает в сторону выхода.
А после утыкается в монитор своего компьютера и больше не обращает на меня никакого внимания.
Я раздражённо вскакиваю с кресла, не обращая внимания на пытающуюся утешить меня секретаршу Марь Сергеевну, выбегаю из директорского кабинета, и со всей силы впечатываю кулак в стену коридора.
Как же всё здесь бесит! Бесят мерзкие цвета интерьера, бесят тупая коменда и тупой директор, которые вне Кингдома даже одним воздухом бы со мной не дышали, а тут возомнили себя невесть кем! Ничтожества, самоутверждающиеся за счёт того, что могут командовать теми, кому в реальной жизни могли бы только прислуживать!
И те, из-за которых я целых две недели не смогу увидеться с мамой.
– Гром, что-то случилось? – ко мне подбегает встревоженный Алекс. – Что директор сделал?
– Да ничего особенного, – я стираю кровь с разбитых костяшек пальцев. Кулак саднит, но боль, как всегда, отрезвляет. – Что этот старый придурок может мне сделать? Вместо того, чтобы о нём болтать, ты лучше собери народ, и скажи, что завтра ночью намечается вечеринка.
– Вечеринка? В подвале? – в глазах Алекса вспыхивают озорные огоньки.
– Именно, зря мы что ли тебе набор отмычек организовали, – киваю я. – Пригласи всех симпатичных девчонок и чётких пацанов… Впрочем, не мне тебя учить, сам всё знаешь.
– Будет сделано, – подмигивает мне Алекс, и убегает выполнять мои указания.
На следующий день весь Кингдом тихо гудит, предвкушая намечающееся событие – даже местные психи, которых никому бы в голову не пришло пригласить, обсуждают то, что должно случиться это ночью. А уж об обычных жителях Кингдома и говорить нечего, все ждут не дождутся, когда прозвенит отбой, учителя, директор и коменда заснут, и начнётся всё самое интересное.
