На вырванном бумажном клочке был записан номер мобильника.
– Рассчитываю на вас. Пусть это будет мужской договор.
– Значит ли это…
Собиравшийся вернуться к своему начальнику лохматый тип задержался.
– Следует ли понимать это как приказ?
– Господин Тодороки…
«Да он прямо гоблин неизвестной породы», – подумал Тодороки об обернувшемся Руйкэ. Тот поднес указательный палец к губам и сверхсерьезно прошептал:
– Это мужской договор.
«Ну и тип…» Тодороки проводил недоверчивым взглядом спину Руйкэ и смял в руке полученный клочок бумаги.
Спускаясь по тускло освещенной лестнице, он пытался представить дальнейшее развитие событий. Тот факт, что была задействована группа по расследованию особых преступлений, ясно показывал, что в Главном полицейском управлении не относятся к этому делу легкомысленно. Да, Руйкэ наболтал всякого, но трудно поверить, что Киёмия, работающий в святая святых – Столичном полицейском управлении, – некомпетентен.
Хотя ведущую роль в следствии будет играть Первый следственный отдел, решения, скорее всего, будут приниматься руководством более высокого уровня. Стриженный под бокс полицейский, неотрывно следующий за Киёмией, состоит в Департаменте охраны. А в его ведении находятся подразделения мобильного полицейского спецназа. Поэтому вполне естественно, что их отправляют на такие дела. С другой стороны, можно представить себе и иную подоплеку. А именно то, что в состав департаментов охраны полиций префектур, кроме Токио, входит отдел общественной безопасности. В столичном управлении он выделен в независимый Департамент общественной безопасности.
Количество терактов со взрывами в Японии на порядок меньше, чем даже в тех развитых странах, чей уровень безопасности считается высоким. Преступники, которыми движут политические мотивы, религиозный фанатизм или личный нарциссизм, являются в Японии редкостью. Поэтому можно не сомневаться: полицейское руководство заинтересовано в том, чтобы это дело было раскрыто оперативно и без лишнего шума.
Такого рода теракты, мишенью которых неизбирательно может стать любой, страшны тем, что, узнав о них, люди испытывают неуверенность и тревогу. А если появятся еще и преступники-подражатели, взять ситуацию под контроль будет сложно. Правда, сокрытие информации тоже чревато. Если из-за него число жертв, наоборот, увеличится, тогда руководству полиции не избежать персональной ответственности.
Тодороки остановился на лестничной площадке и, подняв голову вверх, выдохнул. Затем взялся за галстук и затянул его узел. Может быть, легкое ощущение удушья требовалось ему так же, как Цуруку требовалось щелкать крышкой электронной сигареты…
Тодороки продолжил движение, и в этот момент в его сознании всплыло лицо Судзуки. Стрижка ежиком, глаза, изображающие невинность… И что, это он – политический преступник? Да ну.
Но раз так, то кто он?
В словах, которыми Тодороки описал свои впечатления от Судзуки в разговоре с Киёмией и Руйкэ, фальши не было. Мужчина средних лет, без гроша в кармане, распущенный, с парализованной совестью, «ему не страшны никакие враги». С другой стороны – и это тоже было правдой – образ Судзуки этим не ограничивался.
Интересно, какое решение примет Киёмия? Сразу после взрыва в Акихабаре Судзуки сделал предсказание: «Будут еще три взрыва». Если простодушно поверить ему, получается, что остались еще две бомбы. «Допустим, это так, но смогу ли я развязать ему язык? Можно ли определить места, где эти бомбы заложены? Каков будет ущерб, если эти места определить не удастся? Сколько человек будет ранено, сколько погибнет? И вообще, в чем изначально состоит его цель?.. Хватит. Нечего думать лишнего. Надо просто выполнить возложенную на меня функцию – реконструировать те действия, которые совершил Судзуки. Это и есть работа, которую должно выполнить наше полицейское отделение, задержавшее Судзуки. Это просто работа».
