Четвертое июня. Пекин, площадь Тяньаньмэнь. Протесты - страница 7
Конец 1970-х также принес освобождение от официальной системы классовых ярлыков, которая стигматизировала миллионы семей с тех пор, как коммунисты пришли к власти в 1949 году. Изначально система предназначалась для наказания помещиков и капиталистов, эксплуатировавших крестьян и рабочих в 1950-е годы, а также для наблюдения за ними. Однако в 1960–1970-х классовые ярлыки превратили китайское общество в кастовую иерархию, ограничивающую доступ к системе образования и трудоустройству детям политических врагов. Последние во времена правления Мао были объектом преследований и насилия со стороны участников различных политических движений. В 1979 году высшее коммунистическое руководство страны заявило о прекращении использования таких ярлыков, как помещик (чжуди) и зажиточный крестьянин (фунун); все сельчане назывались теперь просто членами коммуны (гуншэ шэюань) [Brown 2015: 73]. Модернизация, а не классовая борьба против бывших эксплуататоров, стала главным направлением политики партии.
В 1980-е годы модернизация рождала радость и надежду. Для многих, особенно для студентов и представителей интеллигенции, это означало свободу. Можно было получить высшее образование, обсуждать различные вопросы, читать иностранные статьи и книги, ездить за границу на научные конференции. По сравнению с десятилетием 1970-х это было серьезным шагом. Физик Фан Личжи, осужденный и «перевоспитанный» каторжными работами в угольных шахтах во времена Мао, в конце 1970-х и начале 1980-х годов читал лекции по всему Китаю, бросая вызов классическому марксизму. Фан писал об этом опыте: «Я пришел к выводу, что главная проблема, с которой столкнулась модернизация в конце 1970-х годов, заключалась не в том, что люди были невежественны, а в том, что они даже не знали, что они невежественны» [Fang 2016: 186]. Марксизм по-прежнему оставался доминирующей идеологией, однако курс на модернизацию в 1980-х означал, что у Маркса и Энгельса появились идеологические конкуренты.
И профессура, и студенты находили удовольствие в том, чтобы бросать вызов ортодоксальности. Писатель Фрэнки Хуан характеризовал это как
взрыв экспрессии, который стал катарсисом после многолетних репрессий. В этой [новой] среде люди ощущали свободу высказывать свою точку зрения, не опасаясь последствий. Мой отец вспоминает, как прощупывал почву, сказав в присутствии партийного секретаря своего университета «Коммунистическая партия не священна». Ему даже не сделали выговор, не говоря уже о наказании [Huang 2019].
Такие студенты, как Чай Лин, были глубоко затронуты этими переменами. Если бы она родилась на несколько лет раньше, то ее, возможно, отправили бы в деревню заниматься сельским хозяйством. Но благодаря интеллектуальному брожению и открытости новым идеям она смогла поступить в лучший вуз Китая. В 1980-х в Пекинском университете Чай даже посещала лекции, знакомящие с американскими теориями в психологической науке. Они произвели на нее глубочайшее впечатление.
Пекинская жизнь сильно отличалась от жизни в городе Люян провинции Хунань. В Хунани Лу Дэчэн не читал книги и не посещал академические лекции. Однако в 1980 году в возрасте 18 лет он тоже испытал свободу, пусть и совершенно иного типа: он смог влюбляться и заниматься сексом. В Люяне знакомство через родителей или друзей было нормой, однако Лу и его девушка Ван Цюпин стали парой после встречи на матче по бадминтону. Вопреки возражениям родителей Лу и Ван поселились на окраине города и стали жить как муж и жена [Chong 2009: 98–106].