Четыре безумия. Клиент Шекспира - страница 29

Ему не хватало воздуха. Пространства. Ему захотелось выпить, грога или крепкого паннонского вина, горячего, с корицей. Он надеялся, что они прибудут в Мюнхен поздней ночью, но Луизе было плохо. Усталость и болезнь. Это слишком тяжкий груз для путешествия. Он знал это, но ночь в Зальцбурге, откуда было рукой подать до Мюнхена – тоже было неплохо. Из-за Луизы, дождя, скверной дороги, необходимости отдохнуть, да к тому же она давала возможность еще раз продумать, не столкнувшись при этом, неподготовленным и взволнованным, со всеми действующими лицами предстоящей встречи. Он долго готовил и формировал свою революционную идею, словно какое-то блюдо на художественной кухне, мысленно подбирая компоненты, заговорщически, словно секретные карты, вместе с Карлом чертил схемы, выписывал названия пьес Шекспира, которые следовало предложить к постановке. Потом идея Савича пролежала несколько осенних и зимних месяцев на директорском столе в виде детального описания на нескольких страницах, и только весной незаметно предстала перед людьми, отвечающими за политику мюнхенского театра и его финансовое состояние.

Стоило ли оно того?

Был ли в этом смысл?

Столько людей верит в его проект Шекспировской сцены!

– Я не смею предать их, – произнес он, выходя в ночь из отеля «Wolf».

Выпил кофе, потом грог в каком-то кафе с окнами, обращенными к реке, потом, сидя на бочке перед винным магазином на Гетрайдегассе, пил горячее вино. Примерно в полночь, когда он по узким улочкам великолепного города Моцарта направился к отелю, проталкиваясь сквозь толпы веселящихся людей и увертываясь от колясок, слегка пошатываясь во внезапно скатившемся со склонов гор тумане, на него налетела развеселая группа в маскарадных костюмах, передвигавшаяся от площади к площади. Они распевали скабрезные песенки и декламировали непристойные стишки. Они окликали друг дружку по неприличным кличкам и создавали невероятный шум в поздний час.

На ней была маска Арлекина, когда остановилась перед Савичем и спела на отличном итальянском:

Савич засмеялся, а она сбросила с лица бауту, красно-зеленую венецианскую маску с позолотой вокруг глаз.

– Вы красивы, а я – актриса, – сказала она.

Это прозрачное лицо, чистое и нежное, словно вылепленное из алебастра, это ангельское лицо светилось перед ним. Оно казалось созданным в какой-то пыльной мастерской города Вольтерра в Тоскане, оно как будто вынырнуло из ледяной синевы чудесного долгого сна.

Это существо, его улыбка и губы, заставило изменить тщательно составленный план бегства в тепло комнаты и снов.

Он пригласил ее в ближайшее кафе.

Там они заказали вино из Райнгессена и «моцартку-гели», изобретенные Фирстом.

После полуночи ему захотелось вырваться из привычного распорядка жизни, которым он руководствовался с самого рождения, что ему весьма надоело. Его потянуло сбросить черную тогу призвания, грубо выругаться, сжечь книгу прежних молитв, ему вдруг захотелось ощутить простор равнины. Умчаться туда, где нет эха, увести ее с собой, украсть. Похитить и навсегда оставить для себя. Захотелось мгновенно исчезнуть вместе с ней, смеющейся и открытой, готовой принять участие во всех его безумных затеях, что плыли в этой странной зальцбургской ночи как парусники, несомые в открытое море заблудившимся ветром, без кормчего, без матросов…