Четыре месяца темноты - страница 72




Посидели в благословенной тишине.

– Ну и как оно? – поинтересовался Штыгин.

– Потопы и драки, – ответил Кирилл, оперев голову на ладонь и слабо улыбнувшись.

«Еще совсем юный, – подумал Штыгин, глядя на него. – Они послушают мужчину, но не станут слушать мальчика».

– После армии я думал, что стал взрослым, – признался Роман Андреевич, – а повидал я там всякого, уж поверь. Но работа в школе малость изменила мои взгляды. Это понимаешь не сразу, а день за днем, год за годом. Ребятки шлифуют так, как не сможет ни один прапорщик. Так что будет несладко. Но есть у меня одно верное средство. В зале я вешаю боксерскую грушу. Иногда здорово помогает. Так что если понадобится лекарство – приходи.

– Думаю, не понадобится, – смутился Озеров. – Но за предложение спасибо. Пока все это лишь небольшие проблемы…

– Небольшие проблемы? Только не в школе. Здесь не бывает маленьких трагедий. Они такими, может быть, кажутся. Кто из них будет президентом, кто разработчиком нового оружия или искусственного интеллекта, кто дипломатом? Кем бы они ни стали, в какую бы важную броню ни вырядились, какой бы галстук ни надели, школьные годы так глубоко отпечатаются в каждом, что они не смогут не вернуться к опыту самых больших страхов и радостей. Посмотри, сколько профессий, сколько сильных мира сего, сколько упавших на самое дно – и всех связывает одно: школа. Не политика, не мировые финансы, не торговля, а одинаково лихое для всех детство в стенах общеобразовательных учреждений. Видишь ли, это невежды говорят: «Мальчишки подрались». Но клянусь тебе, любой человек помнит каждую свою школьную драку всю жизнь. Ее исход. Если, конечно, его не очень сильно били по голове.

Озеров нахмурился:

– Я тоже думал о чем-то подобном. Совсем недавно.

Штыгин отодвинул в сторону журнал и оперся здоровой рукой на стол:

– Взрослые слепы. Они бродят в темноте. Детские психологи! Ха! Думаешь, они знают детей? Нет, а почему? Им не угнаться за мыслью ребенка. Взрослые – это замедленные дети. Они увеличились в размерах, стали малоподвижными, потеряли интерес к безудержному веселью, покрылись коростой важности и защитили себя правилами, законами и принципами, которые отяжелили их души, как ржавые доспехи, обезопасили их от всего нового, неизвестного и потому страшного. Конечно же, дети и подростки не выживут без законов взрослых и порядка, причем не оттого, что мир жесток, а прежде всего потому, что не смогут защитить себя от самих себя. Они объедятся сладкого или расшибутся на первой попавшейся тарзанке. Но если откровенно: раз уж мы говорим детям, что они нас поймут, когда станут взрослыми, тогда разумно и то, что мы обязаны быть как дети, чтобы понять их.


Штыгин откинулся на спинку кресла и с шумом вдохнул воздух после длинного монолога.

– Потому я думаю, что хорошо, когда в школу идут молодые, – он указал на Озерова пальцем. – Ты здесь очень пригодишься. Ты нужен здесь. Даже таким, как наша Маргарита Генриховна, которая привыкла строчить отчеты на коленке. Но если ты не уверен, что сможешь найти с учениками общий язык…

Лицо Романа Андреевича стало волчьим. Озеров сглотнул слюну.

– …беги отсюда, иначе они размажут тебя по стенке.

В коридоре послышались торопливые шаги.

– А вот от нее – просто беги, – шепнул Штыгин. – Собирай вещи и спасайся. Я прикрою.

Молодой человек не заставил себя просить дважды.

– Вы уже уходите, Кирилл Петрович? – Маргарита Генриховна выглядела рассеянной, видимо, из района пришли тревожные новости.