Весной у нее внезапно, прямо на работе случился приступ аппендицита. Боль опоясала всю подвздошную область и низ живота. На «неотложке» девушку привезли в районную больницу, осмотрели и стали готовить к операции.
Два молодых хирурга, армянин Саокян и его ассистент Речкунов отвлекали ее на операционном столе ничего не значащими разговорами.
– А вы на фортепиано играете? – спрашивали они.
– Играю, – стеснительно отвечала Нина.
– А петь умеете?
– Еще как! – улыбалась она.
– Ну, так спойте что-нибудь.
Ночь была с ливнями и трава в росе. Про меня «счастливая» – говорили все.
И сама я верила, сердцу вопреки, – голосила она до тех пор, пока не почувствовала, что дальше надо закусить губы. Глубокий обезболивающий укол в полость живота, не спасает ее от неприятной тянущей боли, которая возникла при процедуре удаления воспаленного отростка. Местный наркоз с одной стороны щадил здоровье пациента, с другой – давал возможность прочувствовать всю последовательность проводимой операции в здравом уме и твердой памяти. Еще более неприятными были ощущения, когда хирурги все кишки стали запихивать в живот обратно. Что-то громко забулькало, и Нина испугалась, что врачи перепутают, в каком порядке и как все это хозяйство должно лежать внутри нее, и тогда она умрет от заворота кишок. Тем паче, что следующий оперируемый был мужчина, и он от укола орал, как зарезанный. Откуда девушке было знать, что природа понизила болевой порог женщин, чтобы они могли рожать, а мужчинам, хотя бог создал их завоевателями, нет?
Сейчас Антонина знала, что всякий раз, когда судьба ее должна была сделать крутой поворот, Господь посылал ей болезнь, из которой она выходила, только удалив хирургическим путем какой-нибудь важный орган. Подобным образом она расплачивалась с судьбой за свое будущее.
…Ее опасения насчет «заворота кишок» оказались напрасными. На следующий день к вечеру Нина уже ходила, легко и быстро поправляясь после операции.
Так будущую жизнь определило несколько случайностей. Во-первых: непоступление на музыкальный факультет Свердловского педагогического института прошлым летом, куда она между делом заглянула на первый экзамен, называвшийся сольфеджио. В честь открытия нового факультета деканат для студентов приготовил сюрприз – четырехголосный диктант. Музыканты знают, что это такое. Тебе наиграют гармоническое четырехголосие, а ты должен записать это все на слух. Привет от Моцарта! Нина завалила экзамен и забрала документы. Во-вторых: пресловутый острый приступ аппендицита. После операции она впервые задумалась, а что дальше? Влачить скучнейшее существование в заплесневелом, богом забытом городке, подчиняясь неизменному ритму дом – работа, работа – дом? Никаких тебе радостей для души, никаких тебе свежих впечатлений. Никаких! Никого и ничего! До самой смерти! Ей захотелось почти невозможного – разорвать этот порочный круг. Уехать! Учиться! В Ленинград!
После выписки, время, отведенное на восстановление сил, она использовала для подготовки к вступительным экзаменам в Ленинградский институт культуры.
Подготовка заключалась не только в повторении материала по сольфеджио, разучивания фортепианной программы, билетов по истории и литературе, но и в кардинальном изменении своей внешности. Уже несколько лет Нина очищала лицо огуречным молочком, чтобы обесцветить веснушки. Мыло не употребляла совсем, запомнив выражение Клары Бороды, что «мыло сушит кожу». Запомнила, как первую строчку из букваря: «Мама мыла раму» – накрепко. Лицо – это еще не все. Важен абрис, облик вообще, как восприятие целого. Она оттеночным шампунем перекрасила светлые волосы в огненно-рыжий цвет, и вполне удовлетворенная своим новым обликом, отправилась покорять Ленинград.
